Возле подъезда в квартиру Александра Михайловича они были в девять. Сейчас — одиннадцатый. На просторной театральной площади пустынно — на первый взгляд. На взгляд второй — уже видно, что в тени колонн на крыльце с одной стороны сидит парочка, а с другой — негромко говорит и смеётся небольшая компания. На пешеходной дорожке между театральной площадью и дорогой — активное движение, потому как прямо напротив театра — остановка. Солнце конца июля недавно сбежало от подступающей ночи, и яркие фонари оказались весьма кстати.
Руся вполголоса предложила Александру Михайловичу сесть в машину, а Мите остаться там же сидеть — на всякий случай, чтобы не спугнуть вызываемого духа. Данияр промолчал, но одобрил.
Они вдвоём вышли чуть впереди машины.
Если девушка напряжённо всматривалась в площадь перед ними, то Данияр слушал место. В ночной многоголосице гула машин, невнятных голосов людей, шелеста ветра по листьям и траве он слышал другие звуки и видел непривычное для горожан: в кустах, обрамляющих театральную площадь с двух сторон, шуршали осторожные, даже крадущиеся шажки множества пока даже им не опознаваемых существ; в прохладном воздухе безоблачного неба порой мелькали, на мгновения закрывая точечно белые звёзды, отнюдь не птичьи фигурки, да и сами крылатые фигурки были настолько прозрачными, а то и неясными, что чудились лишь игрой теней и света с поверхности земли…
Задумавшись, он не сразу понял, почему Руся внезапно присела на корточки, а потом вообще решительно встала на колени и уселась на бедро. Хорошо ещё — в джинсах. А то ведь даже на летнем асфальте по ночам прохладно.
Он шагнул к ней и замер, чуть улыбаясь.
Одной рукой Руся упиралась в асфальт, другую держала чуть вытянутой, с раскрытой ладонью. И до этой ладони, открыв рот, благоговейно дотрагивался ладошкой тщедушный, ростом еле–еле в полметра старичок, с треухом на голове, из–под которого сзади торчала косица. Опирался старичок на суковатую палку–клюку и был одет тепло, несмотря на разгар лета: в какой–то продолговатый пиджак, который язык не поворачивался назвать пиджаком, а хотелось обозвать чем–то вроде «пинжака» либо зипуна. Из–под этого зипуна словно росли настолько длинные штаны, что они не только почти скрывали босоногость старичка, но и волочились следом лохмушками, впрочем, как и слишком длинные рукава зипуна. Дорог старичок пробродил явно немало.
Любопытствуя: слышал много, но видеть — впервые увидел, Данияр осторожно, чтобы не спугнуть, сел на корточки чуть позади Руси.
В ночном воздухе прозвучал её негромкий вопрос:
— Знаешь ли, Дорожный, Всеволода? Ворона?
И ответила, будто сама сказала, после неожиданного певучего чириканья:
— Знаю. Бывал здесь старшой–то.
Данияр заметил, что Дорожный, отвечая, чуть скосился набок, словно пытался разглядеть молодого ворона, присевшего рядом. Причём в свете фонаря будто умятое к центру морщинистое личико обвеяло мягким удивлением: ты–то разве не знаешь?
— С кем говорил Всеволод в те дни, когда ты его видел на… — Руся споткнулась, и Данияру пришлось подсказать:
— На твоей земле хоженой?
— Да с воронушкой говорил! С кем ему ещё говорить–то? А ты, стало быть, толмачиха, что ли, мил девица?
— Толмачиха, Дорожный. А ты мог бы нас провести к месту, где живёт… — И тут Руся снова споткнулась на полуслове, но на этот раз обернулась к ворону: — А разве среди воронов женщины бывают?
Тот успел кивнуть.
— Могу, как не мочь, мил девица. А можно ль, покамест туда спешим, поболтать с тобой, девица толмачиха?
Руся снова обернулась к Данияру, видимо смущённая ситуацией: Дорожный мал, но как идти с ним рядом, при этом ещё и разговаривая? Ворон примерился было сам предложить Дорожному посидеть у него на руках на время дороги, но по ногам и по лицу его, сидящего на корточках, словно дохнуло прохладой. Данияр ещё подумал, что завтра будет росисто: что–то уж больно холодом от земли веет.
Но рядом с уже знакомой фигуркой первого Дорожного внезапно появилась вторая, почти такая же, которая стремительно, хоть и так же певуче, застрекотала ошалелым сверчком в лицо первому. У Данияра аж рука дёрнулась попросить Русю прикоснуться ко второму, чтобы узнать, какие новости он так встревоженно сообщает. Но первый Дорожный, открыв рот, выслушал второго, а потом глянул на Русю.
— Умруна ищете? — страшным шёпотом перевела девушка. — Не найдёте! Воронушку ищете? Не приманите — присвоили уже! Гостей не ждёте? Встречайте, кого не просили ехать, не чаяли видеть!
Оба Дорожных резко ударили палками–клюками по асфальту. После слаженного суховатого стука оба сгинули, как не бывало. Будто резким порывом ветра обоих смело.
Данияр немедленно встал на ноги и помог подняться Русе.
— Что такое умрун? — торопливо спросила девушка, отряхиваясь от пыли. — Почему это слово не перевелось?
— Оно перевелось, — ответил ворон, поспешно и обеспокоенно оглядывая площадь и, на всякий случай, посматривая в сторону машины. — Это одно из старинных прозвищ упыря. Руся, надо бы подойти ближе к машине, а потом…