Священник внимательно выслушал мои претензии, а после привел свои контрдоводы. Как оказалось, горячился я не на пустом месте, но ситуации целиком все же не видел. Да, в том была вина Совета, этого отец Евгений отрицать не стал, но и его попросил понять правильно — дескать, организация, в которой он служит, имеет в своей основе строгое единоначалие, и выше головы конкретно он, рядовой экзорцист, прыгнуть не может. В конце своей оправдательной речи мой приятель побожился, что и без вмешательства бессмертного в мою судьбу держал ситуацию под контролем и ломал голову над тем, как будет правильнее вытащить меня из лап ворожей. Да, ему для этого пришлось бы нарушить ряд прописных истин и правил, пойти против воли Совета и даже нарушить кое-где Канон, но он был готов пойти на это ради моего спасения и уже прикидывал, в какую задницу мира его после такого демарша сошлют.
Говорил священник убедительно. Признаться, я был готов поверить ему на слово. Единственное, что мешало мне примириться с ним тут же, не отходя от кассы, — моя личная хитрожопость. Эти жуки из Совета как пить дать не станут со мной миндальничать и делиться всей имеющейся информацией. Я для них чужой. Причем чужим я стал уже в тот момент, когда мне бабка Семенова силу передала. И да, она меня обманула, но кому до этого есть дело? Принял силу, стал ворожеем — все, ты чужак и никогда больше своим не станешь. Да, среди чужих тоже можно попытаться стать своим, но «своим в доску» уже не стать никогда.
Учитывая тот факт, что меня несправедливо обидели, а я справедливо обиделся, можно было смело выжимать из сложившейся ситуации дивиденды. Как ни крути, а правда была на моей стороне, и отец Евгений чисто по-человечески это понимал. Стало быть, я мог еще какое-то время законно играть его чувствами и использовать его угрызения совести (коими, по идее, обладали все нормальные священники) в своих интересах. Думаю, пару-тройку дней открытости и честности со стороны отца Евгения я для себя выиграл.
— Ладно, — протянул я в конце разборки свою руку священнику, — на этот раз прощаю вам грехи ваши. Но помнить ваше «добро» все же буду.
— Помнить такое даже полезно, — ответил на мое рукопожатие священник, — а постоянно припоминать не советую.