Ворожея

— Кое-кому стоит научиться любезностям, — сказала ворожея.

— Было бы с кем любезничать, — пробурчал сын старосты, точно пытаясь испепелить Вита взглядом.

— А где Воста? — вдруг спохватился мельник. Милава и Алесь переглянулись. И то верно: Вит ведь ничего не ведает. — Чего притихли? Где она?

Милава взяла его руки в свои ладони:

— Нет ее больше. По заповедной дороге пошла.

— Как это?! Что с ней случилось? — вскочил Вит.

Ворожея опустила голову и севшим голосом добавила:

— Ее волколак задрал, когда она хворост для костра собирала.

Вит схватился за голову и заметался по избе. Ворожея грустно за ним наблюдала.

— И зачем только я вас одних покинул? Это я, я в ее смерти повинен!

— Нет! — округлила очи Милава. — Что ты! Ежели кто и повинен, так это я.

— Ты?! — разом спросили мельник и сын старосты, недоуменно уставившись на девицу.

— Это ведь я не воспротивилась, чтоб она со мной пошла. Я дозволила ей хворост собирать… — по щекам Милавы потекли горькие слезы.

— Перестань, — присел подле нее Алесь. — Ты ни в чем не повинна, так же как и Вит. Воста сама решила с тобой пойти. И кабы я вовремя не подоспел, то лежать бы тебе подле нее.

— Сделанного не воротишь, — выдохнул мельник и вернулся на лавку. — А где она?

— В твоем хлеву положили.

— Я хочу ее увидеть, — сказал Вит.

— Поутру, — вытерла слезы Милава. — Покуда ты еще слаб.

— С рассветом к батьке пойду, — перевел разговор Алесь, — да все ему поведаю. Уж он посоветует, как лучше люду обо всем растолковать. К тому же разом с ним мы скорее отыщем способ, как селян твоим настоем целебным опоить да хворь эту диковинную отвадить. Ну а ты, Милава, покуда у Вита схоронись.

Ворожея перечить не стала. На миг Алесю показалось, что она что-то замыслила, но он почти тут же отказался от подозрения — Милава уже вовсю хлопотала подле мельника.

* * *

Уже битый час Услада не находила себе места. И заснуть пыталась, чтобы ожидание занять, и косы трижды плела, а все без толку. Время тянулось и тянулось. Да ни Алесь, ни батька так и не вернулись. И больше всего она страшилась, что они уже не возвратятся. Эту пекучую думу она гнала от себя, как цепной пес бродячего кота.

Услада уже всем светлым богам молитвы да хвалу вознесла, но душа покоя так и не сыскала. Вот кабы на очи эта девка Милава попалась, так она бы разом всем пакостям да напастям конец положила! И чего батька с нею все цацкается? Никак приворотом тут попахивает. Все ж внучка Кукобы, ведьмарки черной.

Эх, ну где ж они подевались? К Лютоверу, что ль, податься?

Услада накинула гарсет на плечи да к двери подошла. Выглянула. Ночь глухая: сверчки молчат, соловьи трели таят. А темнота-то — хоть око выколи. Боязно одной идти. Притворила ладную охранительницу, скинула гарсет.

Снова не сидится. Сердце, что бешеное, колотится. Не, все ж надобно идти.

Услада взяла тесак, осторожно покрутила в руках. Здоровый! Лезвие ноготь режет. Хотя что оно супротив ведьмовства черного? Вернулась к сундучку. Достала оберег охранительный, что даже страшные чары отводит, да на шею вздела. Снова в гарсет облачилась. Отворила дверь и тут же отпрянула. На пороге стояла Кукоба: патлы растрепаны, в зловонные лохмотья кутается, бельмами вращает.

— Ты что же это? Никак оправилась? — заикаясь, спросила Услада, отступая да пытаясь дверь притворить.

— Лучше, милая, лучше. — Беззубый рот растянулся в злобной усмешке.

Вот уже порог миновала. Надо же, даже праха дедов не убоялась!

Костлявая рука потянулась к белой шее…

Только Услада не из робкого десятка народилась — почитай, кажный на селе ее крутого нрава отведал, — вот и теперича она особливо не растерялась, да как дала дверью по когтистой лапе. Только и старуха крепкая оказалась — ладная дубовая охранительница о кость ударилась да обратно отскочила, — злобная ухмылка шире стала. Но и после этого Услада не отступила: кинулась на незваную гостью с тесаком. Пальцы ведьмарки щелкнули — нож в сторону отлетел, о стену лязгнул да на половице упокоился. Прыгнула Услада к печи, оглянулась — нет Кукобы у порога. Но не поспела дочка старосты выдохнуть, как подле половица скрипнула. Обернулась, а это старуха к ней руки тянет. Отбежала девица к лавке, решето схватила. Мыслила им отбиться, но новый щелчок и его из рук выбил.

А ведьмарка все ближе. Рука снова к шее тянется…

Зажмурилась Услада, богам взмолилась.

А костлявая кисть уже горло обхватила. Паляндра круги нахаживает, скалится да облизывается. Заструились слезы из-под опущенных девичьих век. И вдруг ослабла хватка! Открыла очи Услада: ведьмарский лик исказился от ужаса.

От ухмылки и следа не осталось.

— А-а-а! — догадалась Услада и вытащила из-под рубахи оберег, вырезанный из рябины, что силой в купальскую ночь налилась. Наставила на Кукобу Черную. — Вон из хаты!

Ведьмарка зашлась в лихотряске, заметалась по избе.

Тут исчезнет, там появится. Да все со спины напасть норовит. Только и Услада не сдается. Вокруг себя волчком вертится да Кукобу к порогу теснит. А глотку луженую рвет так, что, должно, все озерницы в Гиблом озере взбаламутились:

— Вон пошла! Прочь! И не мысли тут снова показываться!