Восемь Драконов и Серебряная Змея

— Да, мама, конечно, — растерянно ответил тот. — Мы с Юйянь совсем скоро… — он смущенно закашлялся и умолк, покраснев до корней волос — колкость матери застигла его врасплох. Ван Юйянь что-то успокаивающе прошептала ему на ухо, и юноша с сокрушенным видом вздохнул, согласно кивая.

— Братья, родичи, друзья, — обратился Инь Шэчи к сидящим за их столом. Счастливая улыбка не покидала лица юноши, а глаза его блестели влагой радости. — Сегодня — лучший из дней в этом году. Сегодня, все распри, что только были между нами, прекратились, и мы, наконец, обрели единство. Я хочу, чтобы память об этом замечательном дне, и об этом единстве, сохранили все мы, и, особо, мой ребенок, мой маленький Тун-эр[4], — он крепко обнял все еще смущенную Му Ваньцин, и осторожно положил руку на ее живот.

— За Инь Туна, моего племянника! — торжественно возгласил Цяо Фэн, и поднял чашу с вином.

— Или племянницу, — весело добавил Дуань Юй, также поднимая кубок.

Примечания

[1] «Змеиная голова, крысиные глаза» — поговорка-чэнъюй, означающая злого человека неприятной внешности.

[2] «Дракон, призрак, и чудесная змея» (как вариант, «божественная змея/змеиный бог») — поговорка-чэнъюй, означающая некие странные дела или вещи.

[3] Чжун-лан-цзян — звание командующего крупной воинской силой, например — войсками провинции. В придворном варианте — командующий гвардией.

[4] Шэчи назвал своего ребенка первым иероглифом словосочетания «тун и», означающего «единство».

Эпилог

Показывающий, что каждое окончание таит в себе новые начала

— Армии Сицзина и Наньцзина разбиты, и почти полностью уничтожены, — почтительно склонив голову, докладывал Абулахуа. — В боях с ханьцами, они потеряли сорок пять тысяч солдат из пятидесяти. Елюй Нелугу погиб в бою, а его голова стала трофеем Хань Гочжуна. Елюй Чунъюань выжил, и сейчас ведет остатки…

— Не выжил, — внезапно прервал докладчика Елюй Хунцзи.

— Что, император? — растерянно спросил тот.

— Елюй Чунъюань, юаньшуай сицзинской армии, пал в бою с коварными сунскими бродягами, нанесшими свой подлый удар после прискорбного поражения при Яньмыньгуане, — четко и размеренно проговорил ляоский правитель. Каждое его слово падало тяжеловесной глыбой. — Мы все скорбим об этой утрате, невосполнимой как для семьи Елюй, так и для великой Ляо. Тебе всё ясно, Абулахуа?

— Всё, государь, — медленно кивнул тот.

— Вот и замечательно, — безмятежно ответил император Даоцзун. — Да, подготовь указ о казни домашних моего двоюродного брата — наложниц, жен, сына, как там его звали… Неважно. Пусть умрут все, даже слуги, что были ему хоть сколько-нибудь верны. Лишнего шума не нужно — мы всего лишь исполним обещанное наказание.

— Конечно, император, — низко поклонился царедворец.

— Что-нибудь еще? — со скукой бросил Елюй Хунцзи, стремительно утрачивая интерес к беседе.

— Послание от императора Сун, — ответил Абулахуа. — Он предлагает, в знак мирных намерений, обменяться пленными. Наши солдаты угнали в рабство несколько тысяч ханьских крестьян. Император Жэньцзун предлагает обменять их на наших пленных генералов.

— Генералов⁈ — удивленно воскликнул правитель Ляо. — Кучка бесполезных землепашцев — на моих военачальников? Конечно же, мы согласны! Без торговли и условий, — он весело рассмеялся, — а то, чего доброго, мудрый правитель Срединной Равнины передумает.

— Так ли нам нужны побежденные полководцы, государь? — с сомнением спросил тайный советник. — Раз уж император Жэньцзун желает вернуть своих крестьян, не лучше ли испросить за них богатый выкуп?

— Опытный военачальник ценится дороже золота и серебра, — наставительно ответил Елюй Хунцзи, — а полководец, не ощутивший горечи поражения, не может считаться опытным. Позор плена лишь побудит этих генералов к вящему старанию во благо Ляо. Разумеется, мы жаждем только мира с нашим южным соседом, — он тонко улыбнулся, — пока что. Ежели мы возжаждем чего другого, возвращенные Жэньцзуном полководцы нам помогут.

* * *

Вся верхушка Клана Нищих — глава, старейшины всех ветвей, четверо великих старейшин, и прочие, — собрались в украшенной белыми лентами гостиной подворья Цяо Фэна. Белые одеяния снежным покрывалом окутывали каждого из присутствующих, и белые же повязки лежали у них на лбу. Старшие Клана Нищих собрались у алтаря, поставленного у дальней от входа стены, на котором чернела свежей краской и блестела позолотой иероглифов новенькая духовная табличка. Перед ней курились две жаровни с благовониями, разожженные хозяином подворья, который, устроившись коленями на круглой молельной подушке, заканчивал отвешивать алтарю третий земной поклон.