Восемнадцать дней

Переживания, волновавшие и вдохновлявшие меня тогда, легли в основу романа «Предчувствие снегов» (1967) и в особенности романа «Возможное время года» (1970), представляющего собой своего рода апологию, но заодно и критику жажды абсолюта. Пренебрежение к временной и относительной действительности, отрыв от реальности обычно не проходят безнаказанным, это бумеранг, чей возвратный удар может стать роковым.

Мой последний роман — «Кровь возраста» (1972) — воскрешает эпоху первой мировой войны. В первую очередь это сентиментальное повествование о том времени, основанное на рассказах моих родителей и других близких мне людей — участников событий тех лет. Второе, что интересовало меня, — это проблемы, актуальные и ныне, подсказанные мне ожившими драмами. Я имею в виду страдания, обусловленные войной, процесс осознания своей ответственности, нерешительность, неуклонно мстящую за себя, даже если она действует как мина замедленного действия, все более четкое и решительное сопротивление враждебному миру чистогана, социального неравенства, выявление объективных предпосылок для освобождения человека, попавшего в рабство пагубных обстоятельств.

Идентичность, существующая между моим воображением и моими героями, несомненно, соответствует моей собственной духовной структуре. Через посредство своих героев я комментирую, критикую и пытаюсь определить свои отношения с внешним миром. Я сказал бы даже, что через их посредство я ищу самого себя, что ради постижения сути жизни я с их помощью проникаю в толщу жизненных событий и разыскиваю тот эликсир, что питает каждого отдельного человека, твердо считая при этом, что ферментом современного общества являются идеалы коммунизма.

Октябрь 1972 г.

Бухарест

ПОЖАРЫ

Теплый октябрьский день… Тихо… Усталая и тяжелая тишина повисла над улицами… Языки пламени обагряют на горизонте небо, заволакивают его дымными космами…

Юноша идет медленно, держа в руке небольшой чемодан и перекинув через плечо дождевик. Он изнурен, весь в поту и то и дело останавливается, чтобы перевести дух. Он худ, бледен, с кругами вокруг глаз, после недавно перенесенной болезни. В больнице он получил письмо… Его дядя, сельский учитель, приглашал к себе подлечиться на свежем воздухе. Он, конечно, согласился. Поездка на поезде оказалась более тяжелой, чем он предполагал, и Пауль сошел на перрон, шатаясь от усталости. Село, где жил дядя, было в сорока километрах, но обычный рейс местного поезда по каким-то непонятным причинам был отменен, и ему посоветовали попытаться уехать на автобусе.

За металлическими оградами красовались элегантные виллы, увитые плющом. Они выглядели пустыми, покинутыми. Хозяева бежали. Изредка попадались прохожие. Иногда он, как загипнотизированный, вглядывался в оранжевое зарево пожара. Да, это был пожар… Добрался до небольшой площади, почувствовал себя плохо, закружилась голова. Знаком подозвал извозчика и сел в пролетку.

— Вы больны, сударь…

Пауль не ответил.

— А откуда вы приехали? — снова спросил извозчик.

— Издалека.

Лошадь лениво цокала копытами, колеса с грохотом и скрипом катились по мостовой.

— И фабрика сгорела, — бормочет извозчик, — а сейчас горит четырехэтажный дом. Ничего не поймешь. Будто сами загорелись… — ехидно хмыкает он.

В центре они остановились, и дальше Пауль пошел пешком.