Вошедшие в ковчег

— Ничего себе приветствие. Скажите лучше, зачем вы-то пожаловали сюда! Лицезреть вашу физиономию не доставляет нам никакого удовольствия.

Судя по тону, было непохоже, что у них лишь шапочное знакомство. Продавец насекомых что-то скрывал о своих отношениях с зазывалой и его подругой.

— Ишь как он заговорил! Да вы просто воры — украли билет на корабль, — продолжал кипятиться продавец.

— Не будем ссориться. Все должно идти своим чередом. Нам пришлось немало поплутать, пока добрались сюда.

— Но все-таки добрались. Какое счастье, — съехидничал я.

— Если нужно заплатить за вход, мы не возражаем, — сказал зазывала.

— Нужна не плата, а соответствующие данные! — прикрикнул на него продавец насекомых.

— Вас, Комоя-сан, не спрашивают, так что не вмешивайтесь.

— Как это для вас ни прискорбно, меня совершенно официально нанял капитан этого корабля.

Мне понравилось, что он так представил меня. Неужели продавец насекомых действительно на моей стороне?

— Капитан?.. Вот это да! Продает билеты на корабль — и уже капитан.

— Да, капитан. — В создавшихся обстоятельствах следовало твердо обозначить свою позицию. — Это особый корабль, и требования к экипажу предъявляются особые.

— Какими же, интересно, данными обладает Комоя-сан? — Женщина говорила с издевкой, растягивая слова. — Ой, больно!..

— Необходимыми для выполнения функций начальника штаба и одновременно телохранителя. В самом деле больно?

— Конечно больно!

В разговор вмешался зазывала и затараторил писклявым голосом:

— Вы меня удивляете. Какой из Комоя-сан телохранитель, да он в жизни с этим не справится. Если вам действительно нужна охрана, проверьте, на что способен я, очень прошу вас. И сил у меня достаточно — если нужно будет с кем-то схватиться, я не отступлю ни на шаг, буду драться до конца.

— Продолжите спор, когда включат свет. Как вам не стыдно бросить пострадавшую на произвол судьбы... больно, — захныкала женщина.

— Да, нужно поскорей зажечь свет, — поддакнул зазывала, — похоже, девочка вывихнула ногу.

В том, что он назвал ее девочкой, было нечто странное, но в то же время и целомудренное. Не исключено, конечно, что он зовет ее так всегда, но в то же время создавалось впечатление, будто они друг другу чужие. Во всяком случае, он добился того, что угасавшее во мне желание вновь вспыхнуло огнем. А вдруг он назвал ее так в расчете поймать форель на живца?

— Пальцы на ноге ничего не чувствуют — может, перелом?

— Ступеньки на этой чертовой лестнице прогнили. Я тоже спину ушиб. Вы, я вижу, собираетесь спускаться. Осторожнее, а то свалитесь и все кости переломаете.

Что ж, ладно, решил я. Обратно их теперь не выставишь, так что выполню просьбу — включу свет. Выключатель — лучевое устройство дистанционного управления — висел у меня на брючном ремне. Я нащупал пальцем пять кнопок, расположенных одна под другой, слегка нажал на верхнюю и сдвинул ее вправо. Сразу же вспыхнули пятьдесят шесть ламп дневного света. Я проделывал это не однажды и всякий раз испытывал волнение. Бескрайнее ночное небо без звезд или крохотное пространство под натянутым на голову одеялом — в обоих случаях тьма одна и та же. Темнота сама по себе не имеет размеров. Может быть, поэтому предметы, когда их представляешь себе во мраке, как бы сжимаются, воспринимаются меньшими, чем они есть на самом деле. Люди превращаются в лилипутов, лес — в карликовую рощу. Вот почему, когда передо мной неожиданно появляется во всей своей необозримости моя каменоломня, я всякий раз испытываю шок, словно на голову обрушилась сорвавшаяся с горы огромная глыба. С точно таким же ощущением я рассматриваю стереоскопические аэрофотоснимки.

Бескрайнее голубоватое пространство. Ступенчатые, точно нарезанные ножом, огромные стены. Все в продольных и поперечных следах от электрической пилы, напоминающих следы от расчески. Стены не выглядели прямоугольными, они, казалось, искривлялись к середине, видимо, потому, что туда не доходил свет ламп. Стоило начать вглядываться в отдельные детали, как те сразу же сжимались и становились крохотными. Тридцать две металлические бочки в правом углу трюма выглядели чешуйками карася, зазывала, рассеянно смотревший в потолок, казался величиной с большой палец. Женщина, ростом с мизинец, сидела на корточках у его ног, охватив колени, и тоже блуждала взглядом по потолку. Одеты они были так же, как в универмаге. Только волосы у женщины стали короче. Похоже, это был уже не парик, а ее собственные.

— Поразительно. — У продавца насекомых, кажется, перехватило дыхание. Он стоял на лестничной площадке, прислонившись к стене, — наверное, боялся высоты. — Я даже представить себе не мог, что здесь такое огромное помещение. Ничуть не меньше крытого стадиона. Пять теннисных кортов можно разместить.