Восход луны

Фариду увели в камеру. Прошло несколько дней. Арестованной сообщили, что в доме Саиды произведен обыск и что ее благодетельница превозмогла недуг. Узнав об аресте Фариды, Саида пришла в неописуемый ужас. «Аллах отвернулся от меня», — думала она, плача. Явилась жена провизора, и Саида уже не сопротивлялась уколам, даже извлекла из-по подушки таблетки и приняла несколько штук сразу. Ее обуяло желание встать на ноги. Надо было немедленно помочь Фариде. Она поднималась с постели и, держась за стены, добиралась до плиты, разжигала огонь. За приготовлением пищи ее как-то застала соседка, пришедшая навестить «шелкопряда в коконе» и с того самого часа взявшая на себя уход за больной. Благодаря ее заботам Саида осталась жива.

Еще совсем слабая, появилась она в здании суда. Бедной женщине пришлось нарушить неприкосновенность своих сбережений, чтобы дело было передано именно сюда — в шариатский суд, наиболее, как она думала, справедливый, выносящий приговор в строгом соответствии с предписаниями корана.

Судья Исмаил в последние годы дополнил шариатское законодательство статьей собственного изобретения. Это была статья «О бунтовщиках-партизанах». Под нее подходило все, ибо любое нарушение норм общественной жизни направлено против устоев государства, а партизаны как раз и преследуют эту цель — подточить устои, развалить общество. Естественно, и Фарида принадлежит к бунтовщикам… Исмаил был доволен своей сообразительностью.

Хаджи, не понимавший, видимо, серьезности совершенного девушкой проступка, внес предложение:

— Отпустить бы ее в священную Мекку, в лучезарную Медину. Очистительные милостыни — лучшее средство…

— Да, да, — пробудился дремавший, как всегда, второй заседатель. Он решил, что настало время принять участие в разбирательстве. — Коран советует платить добром за зло. Не так ли, хаджи?

«Обрели дар речи», — злился про себя Исмаил. Он сам, что ли, не ведает предписаний корана… Заседатели отродясь не знали и половины того, что Исмаил уже забыл. Знаний у судьи — гора, да такая, что заседателям во веки веков не взобраться на нее, — иначе он и не был бы судьей. Исмаил устремил на Фариду грозный взгляд:

— Отпустить?! Да вы что? Думаете, отпустишь ее — она и пойдет за таваф, обрядовой процессией, вокруг священной Каабы в Ихраме? Как бы не так! Она в первый же вечер примется крутиться в мини-юбке вокруг «Ат-Тарика». У нее голова повернута совсем не в сторону Мекки…

Суд затягивался. Любопытных в зале осталось совсем немного. Саида упрямо сидела на прежнем месте. От волнения и слабости в глазах у нее все плыло, доносившиеся до слуха обрывки фраз казались лишенными всякого смысла — мякиной, которую на току подхватывает ветерок и уносит вдаль. О, если бы в этот душный зал и вправду влетел знакомый ветер степей…

Хаджи втянул голову в плечи, видна была только чалма, левую руку хаджи по-прежнему прижимал к боку, чтобы не выпал градусник. Он устал и с нетерпением ждал одного — минуты, когда Исмаил завершит разбирательство. Приговор у судьи, видимо, уже готов.

— Фарида аль-Баяти! Тебе предоставляется последнее слово!

Подсудимая подняла голову. Солнечный луч падал из окна прямо к ее ногам. Живой, трепетный, он дрожал у носка ее туфли. «О аллах! Что мне сказать? Дай силы…»

Хаджи, поправив термометр, повторил за судьей:

— Предоставляется последнее слово!

Фарида подумала, глубоко вздохнула и внезапно для самой себя заговорила:

— За зло плати добром — так сказано в священном писании. Но за что же мне платят злом? Разве в душе у людей опустели сундуки добра? Никому я не делала зла. Я хотела только хорошего — хотела помочь человеку, спасти от смерти больную Саиду. По ее просьбе… — Фарида запнулась, к горлу подкатили слезы.

Сайда вскочила:

— Говори, Фарида, говори. Все выложи справедливейшему судье, — да перейдут ко мне его болезни. Говори, милая, говори…

Силы покинули Саиду. Она рухнула на стул и, как-то неловко откинув в сторону голову, ловила ртом воздух…

Судьи переглянулись.