Восход над деревом гинкго

В комнате Макото пахло травами и кровью. Сам он лежал на футоне и на каждый выдох издавал тихий стон. Открыл глаз, разбуженный шумом, но тут же закрыл, будто даже на это простое действие у него недоставало сил.

Ицуки сел рядом и налил в чашку отвар из гинкго, Райдэн помог Макото сесть, чтобы Ицуки было удобнее его поить. Мико стала готовить свежие повязки, которые Юри утром сложила в плетёную корзину в углу.

Любовь – это проклятие. Так однажды сказал Райдэн. Она заставляет совершать необдуманные поступки – тоже его слова. И, признаться честно, до сих пор Мико ни разу всерьёз не думала об этом. Была ли любовь проклятием? Слепая любовь к Акире почти уничтожила Мико. Чувства Райдэна, возможно, сгубили Хотару. Всеобъемлющая любовь Кёко стала началом войны. Ревность Макото привела его в руки к Кацуми. Любовь Такаи втянула его в сделку кланов. Казалось, что этот список можно было продолжать бесконечно. И в конце концов, стоит ли любовь того? Мико бросила взгляд на Райдэна. Есть ли в мире те, кому любовь приносит счастье? Тихое, ровное, лишённое бурь счастье. И сможет ли кто-то из них его обрести?

Мико отдала повязки Ицуки, а он протянул ей вторую чашку с отваром. Когда Мико приняла её, сложил пальцами замысловатые знаки.

– Говорит, выпей, – перевёл Райдэн. – И спрашивает, нет ли у тебя болей. Голова, сердце, идёт ли из носа кровь?

Мико осушила чашку и покачала головой.

– Нет, ничего такого. А что? Стоит беспокоиться?

Ицуки заулыбался и продолжил череду знаков.

– Если ничего не болит, то и беспокоиться не о чем. Не забывай пить отвар перед сном и больше отдыхай.

Когда с повязками Макото было покончено и его, измученного и тихого, уложили обратно на футон, Мико решила послушать совета Ицуки и отправиться спать. Ицуки позвал Райдэна прогуляться по саду.

Солнце уже почти село, и Мико удивилась, что они провозились с обработкой ран так долго. Тело Макото было изувечено, и некоторые раны успели загноиться из-за сырости и грязи темницы настолько, что заживляющей мази хватило только на половину из них, и Ицуки пришлось идти за новой баночкой. С глазом дела обстояли хуже всего – Кацуми выжгла его полностью. Удивительно, как Макото вытерпел такую боль.

Мико вышла подышать свежим воздухом, чтобы прийти в себя после увиденного. Когда она проходила мимо купален, услышала тихое пение:

Коль уснёшь ты на долгий век,

Заверну я тебя в шелка.Отнесу на песчаный брег,Будет ноша моя легка.И когда набежит прибой,Я в последний разок спою.И волна заберёт с собой

Печаль мою…

Голос Кёко отражался от бамбуковых стен ротенбуро и тонул в тумане горячих источников. Удивительно нежный мотив приобретал необычное звучание, укутанный её низким тембром. И казалось, что сама ночь тянулась на её зов, сгущала тени вокруг ротенбуро, скрывая Кёко от всего мира. Потускнел огонь в каменных торо, потухли светлячки, даже луна закатилась за облака, унося с собой свет.

Мико осторожно заглянула в ротенбуро. Нагая Кёко сидела на краю купели, опустив одну ногу в воду, а другую подтянув к подбородку и положив голову на колено. Волосы белой волной падали на спину и плечо. Кёко смолкла, завидев Мико, и улыбнулась.

– Присоединяйся, волчонок, – сказала она и соскользнула в воду, не заботясь о том, что волосы касались воды.

Мико молча скинула одежду и пошла к бочке с водой, чтобы помыться, прежде чем забраться в онсэн. Кёко снова запела себе под нос, на этот раз без слов, подобрала волосы и скрутила в тугой пучок на макушке.

Мико забралась в горячую воду и запрокинула голову. На небе не было звёзд, только луна слабо просвечивала сквозь мутную дымку.

– Как ты? – спросила Мико.

– Жить буду.

– Ты как-то сказала, что просить помощи не слабость. – Мико обернулась к Кёко, та смотрела на дикий сад. – Я хочу, чтобы ты знала, что, если помощь нужна тебе, я рядом. Все мы рядом.

– А по-моему, это я вам помогла, – хмыкнула Кёко, откидываясь на борт купели. – Уже завтра весь клан Инугами будет сражаться на нашей стороне.

– Спасибо тебе за это, – ответила Мико. – В следующий раз давай сначала обсудим план действий, прежде чем… отрывать кому-то головы и продавать себя в рабство.

Кёко громко рассмеялась.

– Договорились, волчонок! В следующий раз – обязательно, – голос её смягчился и стал тише: – Извини, что заставила волноваться.

– Угу.

Они надолго замолчали: слушали, как журчит вода, выливаясь из бамбукового желоба. Из-за облаков наконец выглянула луна и нырнула в купель, Мико перебирала пальцами воду, заставляя отражение менять формы. Кёко опёрлась локтями о борт и закрыла глаза, от её кожи исходил зыбкий пар, смешиваясь с туманом, с волос на плечи и грудь падали и сбегали обратно в онсэн капли.