Восхождение, или Жизнь Шаляпина

— Почему стала знаменитой мадам Бертрами, никто не знает. И была ли она вообще певицей, есть ли у нее знаменитые ученики, тоже никто нам не говорил… Сказали, что она умеет учить петь, и все. Что тебе еще нужно? Ты волнуешься раньше времени… Не понравится, уйдешь…

— Мне нужно подготовить две совершенно новые для меня партии, Олоферна и Досифея, особенно Досифея… Так что мне не до экспериментов с учителями пения… Ты же знаешь, что мне нужно устранить некоторые недостатки моего голоса… Даже в Нижнем писали об этом…

Три месяца тому назад Шаляпин вместе с Секар-Рожанским и Эберле гастролировал в Нижнем Новгороде и Казани. Два выступления в Нижнем прошли с огромным успехом. «Нижегородский листок» снова, как и в прошлое лето, отмечал выдающийся сценический талант артиста, редкостный по красоте, силе и мягкости голос, его изумительную гибкость, тонкий художественный вкус исполнения, ясную и отчетливую дикцию, редкую разносторонность дарования. Но вместе с тем говорилось и о его слабостях: недостаточная обработанность голоса в чисто вокальном отношении — напряженность звука на некоторых нотах, случайная вибрация…

И не только в Нижнем писали об этом. В Москве тоже не раз отмечали эти недостатки. Без их преодоления нельзя было двигаться вперед.

— Федор, — вмешалась Эберле, — мадам Бертрами предлагает приехать к ней в Дьеп. — И, перехватив удивленный взгляд Шаляпина, быстро продолжала: — Это маленький курортный городок на берегу Ла-Манша. Мы все поедем туда и прекрасно проведем время. И поработаем, и отдохнем…

— А как же Париж? Я ж так мало здесь прожил… Никуда и не ходил… Не видел ни одной театральной постановки, не слышал ни одного приличного голоса.

Федор был не против поехать в курортный городок, где тихо, привольно они могут провести летнее время, но в то же время хотелось еще и еще побродить по Парижу, поглядеть, как живут французы, веселый, умный, беззаботный, талантливый народ…

— Конечно, тут много интересного для артиста, — заговорил Петр Мельников. — Мы вот тут уж сколько живем, а до сих пор ведем споры, оставаться ли на зиму… Столько здесь еще можно узнать… Но нет, оставаться на зиму ни я, ни Варюша не собираемся. Работаем так, чтобы к сезону быть в Москве. Я лично убежден, что смогу и буду петь. Самое важное теперь — узнать, какой репертуар предоставит нам Савва Иванович…

— А что, еще не было разговоров? — спросил Шаляпин.

— Да в том-то и дело… Он не уверен в моем голосе и ничего не обещает. А мадам Бертрами готова помочь мне пройти любые партии. Я просил Мамонтова прислать самые необходимые как мне, так и Варюше. Для нее-то хорошо бы подготовить «Псковитянку», а Мамонтов все не извещает нас о будущем репертуаре… Уж ладно я, но Варя-то так успешно выступала…

— Ну ничего, пришлет, Савва Иванович закрутился с делами… Как он бывает занят, ты даже не можешь представить… Скажи лучше, что тут наиболее интересно и значительно, ведь пока соберемся?..

— Сам понимаешь, что интересного тут много. Скажу откровенно: опера здесь на высоком уровне. Иные постановки просто блестящи, декорации поразительно хороши… Здесь, в Париже, встряхиваешься и живешь теми молодыми восторгами, о которых почти уже забыли в наших современных русских театрах. Я видел «Царя Эдипа». Боже мой, да что же это за силища! Актеры с Муне-Сюлли во главе произвели на меня впечатление искусных врачей, заставивших своим искусством снова жить мертвеца, да как жить-то…

— А мне вспоминается, что в Москве Сюлли не имел успеха. Или я ошибаюсь? — спросил Шаляпин.

— Да разве можно в таком спектакле обращать внимание только на одного актера, пусть даже очень талантливого! Здесь все актеры играют превосходно, а он лучше всех. Вот ведь в чем сила такого спектакля!.. Он велик в полной гармонии окружающих его, превосходного хора и чудной музыки Мендельсона… Это производит потрясающее впечатление. После занавеса стоишь какой-то обалделый, и грудь не вмещает всего пережитого.

— Ну а что больше всего тебе понравилось в игре Муне-Сюлли? — Жадные глаза Шаляпина впились в Петра Мельникова.

— Он великолепен! Как мастерски носит он одежду! Каждая складка его одежды играет. Я не помню никого другого, у кого были бы столь же выразительными жесты, походка, движения… В этом ему нет равных…

— А что еще видели? — продолжал допрашивать Федор.

— В Комической опере видели «Фальстафа». Морень — хороший Фальстаф, но я ждал от него большего, в особенности в «Дон Жуане». А самое поразительное в том, что маленькую роль Квини пела Дельмас… Ну что же это за талантище! Голос, Бог ее знает, откуда он! Видя и слушая ее, я понял желание Саввы найти что-либо подобное и у нас. Дай Бог, чтоб удалось! Мне кажется, что Дельмас должна производить впечатление на нас, русских, еще больше, чем на французов: в ней сидит наша русская баба, только ртуть в ней не русская. С первых же слов вы уже любите ее всем существом и никогда не забудете. Вот какая она… И вообще здесь много хороших голосов, но играют чаще всего шаблонно, так, что порой слушать хорошие голоса скучно…

— Ну а когда скучно, что делаете?

— Иду на скачки.