Восхождение, или Жизнь Шаляпина

Ну а если Шаляпин уже сидел на своем месте, что бывало крайне редко, Рахманинов входил оживленный, с улыбкой раскланивался, даже бросал какую-нибудь остроумную фразу и затем надолго замолкал, предоставляя слово Шаляпину. И сыпались шутки Федора, веселый его голос аккомпанировал как бы всему обеду… И часто холодные серые глаза Рахманинова оживали, и не раз он хохотал до слез вместе со всеми.

Рахманинов был необходим Мамонтову и его труппе, но все чувствовали, что он не будет мириться с той обстановкой вольготности и всепрощения, которая установилась в театре: все делалось обычно на скорую руку, люди свободно чувствовали себя во время спектакля; авось как-нибудь пройдет… Рахманинов же требовал дисциплины… Во время длительной паузы духовых инструментов один мог уйти покурить, другой — взять газету. Замечания Рахманинова вызывали недовольство, ропот.

Конечно, должность капельмейстера давала заработок и удовлетворение от общения с такими, как Шаляпин, но отнимала уйму времени, отвлекала от творческой работы, а пора было уже выступать со своими концертами. И Рахманинов часто подумывал о том, что он расстанется с этими прекрасными, но такими безалаберными людьми. Театр Мамонтова был своего рода болотом со своими правами, традициями, нетерпимыми для его строго дисциплинированного характера…

…И вот Рахманинов играет… Мгновенно застыли только что смеющиеся лица… Смолкли шутки Федора, он задумался… «Какой удивительный человек… Отличный артист, великолепный музыкант, недаром он был учеником Чайковского… А сколько интересного рассказал он мне о Мусоргском и Римском-Корсакове… Познакомил меня с элементарными правилами музыки и даже немного с гармонией, хоть сейчас начинай сочинять музыку! Да и вообще его желание музыкально воспитать меня невозможно недооценить… Главное — Сережа веселый, компанейский, живой человек…»

Шаляпин повернулся к Иолочке и увидел, как глубоко и страстно она переживает любимую музыку… А вот Коровин, чудесный художник, изумительный человек… Савва Мамонтов… Семен Кругликов, сестры Страховы… Господи, как он счастлив… Будет своя семья, пойдут дети, много детей…

Но свадьба есть свадьба, то и дело возникали шутки, смех, создававшие неповторимое настроение.

— А сейчас, дамы и господа, я спою вам из «Фауста», — сказал Константин Коровин, поднимаясь с ковра.

Он подошел к роялю, уморительно сложил руки на груди, как это обычно делали почти все артистки, исполнявшие партию Зибеля, и запел: «Ах, цветы мои, они опять завяли…»

Коровин в этой роли был превосходен. Он так потешно заламывал руки, что все искренне, до слез хохотали…

— Помните, мы ставили «Фауста», я пригласил итальянцев… — начал Савва Иванович после того, как взрывы смеха смолкли.

И пошли бесконечные воспоминания о былом, разговоры о будущем, то и дело прерываемые тостами в честь молодоженов…

Уже была ночь, а гости и не думали расходиться. Сколько изумительных песен спели хором…

Шаляпин заметил, что Коровин собирается уходить, и вышел вслед за ним.

— А где наш Коля? — спросил он Константина Алексеевича на улице.

— Да ему опять выпал жребий сад сторожить.

— А ты что, совсем уходишь? — огорчился Шаляпин. — Пойдем посмотрим, как твой приятель караулит… А?

Коровин согласился. В глубине сада они увидели огонек фонаря… Шаляпин махнул Коровину, дескать, ложись, и сам первый ткнулся в траву и осторожно пополз к фонарю, который висел, прикрытый рогожей, в маленьком шалашике. Коля был явно чем-то напуган и дико озирался по сторонам.

— А этого сторожа надо зарезать! — гаркнул Шаляпин, закрывая рот от душившего его смеха.

— Кто такой? — испуганно заорал Коля. — Стрелять буду!

Но смелости Коли хватило только на то, чтобы произнести эти громкие слова. Он тут же вскочил и пустился бежать от этого проклятого шалаша…

— Держи его! — уже не скрываясь, встав во весь свой огромный рост, кричал Шаляпин. — Не уйдешь! — И для большей убедительности затопал ногами.

— Разбойники! Разбойники! — кричал Коля, подбегая к дому Татьяны Спиридоновны.

Веселье смолкло, все выскочили на улицу. Иола, перепуганная больше всех, оглядывалась по сторонам и, не находя своего мужа, волновалась:

— Господи! Где Федя, что с ним?..

А Федя и Коровин уже подошли к дому и смешались с гостями.

Увидев Федю, Иола успокоилась. Над страхами Коли вдоволь посмеялись и пошли гулять по саду. Луна вышла из-за туч, было светло как днем. Шаляпин то и дело задевал головой за китайские фонарики, которыми украсили сад художники.

Молодые ушли, а гости еще долго бродили по саду.

«Поутру, часов в шесть, у окна моей комнаты разразился адский шум — толпа друзей с Мамонтовым во главе исполняла концерт на печных вьюшках, железных заслонках, на ведрах и каких-то поразительных свистульках. Это немножко напомнило мне Суконную слободу. «Какого черта вы дрыхнете? — кричал Мамонтов. — В деревню приезжают не для того, чтобы спать! Вставайте, идем в лес за грибами».

И снова колотили в заслоны, свистели, орали. А дирижировал этим кавардаком Рахманинов», — вспоминал позднее это утро Федор Шаляпин.