Читаем Восхождение, или Жизнь Шаляпина полностью

— А ноты я впервые увидел в церкви. Ходил в церковь я редко… Но как-то неподалеку от церкви Святого Варфоломея довелось играть с ребятами… Дай, думаю, зайду. Была всенощная. С порога слышу стройное пение. Протиснулся ближе к поющим — на клиросе пели мужчины и мальчики. Я заметил, что мальчики держат в руках какие-то разграфленные листы бумаги с черными закорючками, понять которые было просто невозможно, на мой взгляд… Я слышал, что поют по нотам, но как петь по нотам — мне было не понять… Хоровое пение мне понравилось… А потом мы переехали на новое местожительство, и в первый же день я услышал надо мной церковное пение… Оказалось, что над нами — а мы снимали две маленькие комнатки в подвальном этаже — жил регент и у него проходили спевки на дому. Я храбро пошел к нему и попросил его принять меня в хор… Через три месяца я стал получать у него полтора рубля в месяц… Так я понял, что и пение может стать заработком… А вы как здесь оказались?

— Я ведь москвич… Случайно получилось, что я в Петербурге оказался… И вот уж три года, как я здесь… — задумчиво заговорил Юрьев, заметив, что Федор увлекся закусками.

— Не было мест в Малом? — спросил озадаченно Шаляпин.

— Да нет, в Малом меня оставляли, но чиновники императорских театров просто заставили меня перейти сюда, хотя и не с руки мне… Там Ермолова, Ленский — мой учитель, все опекали меня, а здесь мне приходится подлаживаться под новый для меня стиль игры… Да и ближе к чиновникам, к царской фамилии, для которых мы, артисты, являемся чем-то вроде швейцаров… Вот вчера на спектакле, который так вам понравился, произошел инцидент, покоробивший меня своей бестактностью.

— А что такое?

— В одном из антрактов пришли за кулисы великие князья. Всех участвующих, как это полагалось в таких случаях, пригласили на сцену. Великие князья стали обходить группы актеров и, выражаясь стилем газетных отчетов нашего времени, милостиво беседовать с нами. Великий князь Владимир Александрович, увидев Варламова, с присущей ему специфической манерой говорить отрывисто, напоминающей подачу военной команды, своим низким хрипловатым баском обратился к Константину Александровичу: «А-а! И Варламов здесь?.. Как это вы? В такую жару?!»

Варламов, по своему обыкновению, густо покраснел, почему-то смутился и, как мне тогда показалось, подобострастно, каким-то сладостно-жалостным высоким тенорком ответил: «Что делать, ваше императорское высочество, — доброе дело!» — «А-а! Доброе дело, доброе дело!.. Скажите пожалуйста… Святой человек… Молитесь на него!» И, шутливо окрестясь на Варламова, великий князь Владимир Александрович с громким смехом отошел от него… И вот, Федя, эта сцена произвела на меня неприятное впечатление. Поведение Варламова и его тон не вязались в моем представлении с достоинством артиста. Я недоумевал, почему он так теряется перед сильными мира сего? Неужели не понимает, кто он сам? Неужели не осознает, что он — Варламов?

— Да и я уже много раз убеждался, что артисты мало блюдут свое достоинство, свое имя… Мне даже противно бывает ходить в театр из-за отношения начальства к артистам… Я был уверен до поступления в театр, что артист — свободный, независимый человек… А у нас, когда директор появляется за кулисами, артисты вытягиваются перед ним, как солдаты. А по праздникам ездят расписываться в книге визитов… Нет, я не согласен с этим. Пусть и не ждут от меня такого почтения. Мне кажется унизительным выражать свое почтение начальству через швейцара… А сколько еще таких мелочей, которые унижают артиста… Сколько еще мелких гадостей приходится терпеть от чиновников, сколько интриг плетется вокруг того или иного знаменитого артиста… Не хочется иным даже известным артистам делить славу с теми, кто начинает входить в моду… Вот Дальский, например. Ведь его терпеть не могут в театре… А почему? По-моему, гениальный артист… Как он умеет задушевно играть… Какие у него способности к перевоплощению, — мечтательно сказал Шаляпин, явно завидуя тому, что Дальский так незаметно может переходить от одной роли к другой.

Юрьев вскоре заторопился, сославшись на то, что ему предстоит еще кое-что сделать сегодня. Федор тоже засобирался, хотя ему спешить было совсем некуда: и сегодня, как и вчера, он был свободен от театра.

— Нельзя ли как-нибудь достать контрамарку в ваш театр? — неожиданно попросил Шаляпин. — Я и теперь люблю драму больше всего. Но к вам так трудно проникать!..

Юрьев пообещал достать контрамарку и пригласил прийти к нему за кулисы на ближайший спектакль «Гамлет»: он будет играть Лаэрта.

Глава пятнадцатая

Русский Кин

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь Шаляпина

Восхождение, или Жизнь Шаляпина
Восхождение, или Жизнь Шаляпина

Первая книга дилогии известного писателя Виктора Петелина представляет нам великого певца в пору становления его творческого гения от его дебюта на сцене до гениально воплощенных образов Ивана Грозного и Бориса Годунова. Автор прекрасно воссоздает социально-политическую атмосферу России конца девятнадцатого и начала двадцатого веков и жизнь ее творческой интеллигенции. Федор Шаляпин предстает в окружении близких и друзей, среди которых замечательные деятели культуры того времени: Савва Мамонтов, Василий Ключевский, Михаил Врубель, Владимир Стасов, Леонид Андреев, Владимир Гиляровский. Пожалуй, только в этой плодотворной среде могло вызреть зерно русского гения. Книга В. Петелина — это не только документальное повествование, но и увлекательный биографический роман.

Виктор Васильевич Петелин

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное