Я шел позади Гвеохира. Хотя старик карабкался по кручам медленно, я делал вид, что, как и старик, думаю только о том, чтобы не оступиться. На самом деле я все не мог забыть позор тех минут, когда Фьялвид показал Лайне, что я существо с хребтом динозавра, и тут же в насмешку выбил мне клык. Злость и жажда мести не отпускала меня, и я все воображал, что было бы будь у меня хотя бы минут пять, чтобы расквитаться с этим ушастым принцем.
Как только мы с Гвеохиром оторвались от погони, мы занялись своими ранами. Точнее, ими занялся Гвеохир, у которого в котомке было много чего нужного. У Гвеохира была лишь царапина от стрелы. Больше всего мази и трав ушло на меня: на укушенную собакой ногу, раненое мечом плечо, сломанный пытками мизинец. Когда же Гвеохир увидел, что теперь я одноклыкий, он лишь крякнул и промолчал. Ни слова сожаления или утешения. Я лишь кивнул и подумал: «Вот и ладно, чего не воротишь, того не воротишь».
Закончив перевязку и выпив по глотку воды, мы пошли дальше. Солнце стало припекать. Через час жара стала накатывать все сильнее, будто горы спускались в самое адское пекло.
Гвеохир сел в небольшое углубление в скале и сказал:
– Я больше не могу идти, жара невыносима, – с него и вправду пот лился в три ручья и рубашка промокла насквозь.
– Да, жарковато, – сказал я, отдуваясь, – но не жарче, чем в июльский полдень.
– Это твоя шкура химеры тебя защищает, – сказал Гвеохир, – поверь мне, были б здесь мухи, они бы уже валялись дохлые.
– Не понимаю, – я уставился на небо, – куда все тучки пропали. И солнце раздулось, будто взорвется вот-вот над нашими головами.
– И это в феврале! – неожиданно взвизгнул Гвеохир. И вдруг засмеялся.
Я подумал, что старику совсем напекло голову, но тут Гвеохир встал и сказал:
– Надо идти. И чем быстрей, тем лучше, – тут же поднялся и стал карабкаться по валунам.
– Куда так спешить? – удивился я. – Не лучше подождать ночи?
– Ночи? Да еще час и мы поджаримся, как яичница на сковороде. Разве ты не заметил, даже в тени прохлады нет. Хотя куда тебе такое почувствовать.
– Разве такое может быть?
– Конечно. Все это: и ужасная жара, и раздувшееся солнце, все это проявление магии. Очень древней эльфийской магии. Какой смысл им пускать погоню по горам? Они решили изжарить нас.
– Им такое под силу? – удивился я.
– Ты не знаешь, насколько могущественны эльфы, – вздохнул Гвеохир, – но и их магия имеет свои границы. Навряд ли у Диадуэйда хватит сил направлять огненный жар на очень большое расстояние.
– Так это не солнце нас спаляет?
– Солнце, – хмыкнул Гвеохир, – они ж не боги, чтобы воздействовать на солнце.
Гвеохир отдышался от крутого подъема и сказал:
– Найти бы дорогу, тогда мы бы легче побежали.
Я поглядел на седого упитанного Гвеохира и подумал, что передвигаться в темпе бега он может, лишь сидя на лошади.
Дорога, на которую вывел Гвеохир, была лишь козлиной тропой, зато не надо было вскарабкиваться и спускаться, петляя то вправо, то влево. Теперь мы действительно пошли быстрее. Лицо и руки у Гвеохира стали темно коричневыми и даже местами покрылись волдырями.
– Хоть бы какой ручеек, – жаловался Гвеохир. – Не зря эти горы зовутся Дьявольским Хребтом.
Прошел еще один час, и я почувствовал легкое дуновение ветерка и услышал легкий шум.
– Надо свернуть вправо, – сказал я.
– Это еще зачем?
– За этими валунами небольшой грот.
– О-о! – воскликнул радостно Гвеохир и, несмотря на заплетающиеся ноги, довольно быстро поспешил в указанном мной направлении.
Мы обогнули валуны и вправду увидели небольшой грот и ручей, наполнявший углубление в скале, словно ванну.
– Небесная благодать! – воскликнул Гвеохир и принялся жадно хлебать воду, он стал брызгать на свою одежду и от одежды пошел легкий пар. – Чуть не спек нас эльфийский выродок.
Воздух становился действительно по-горному прохладным. Совершив достаточно омовений чтобы остудиться и привести себя в чувства, мы расселись и принялись за еду.
– Это путешествие иссушило не только меня, – ухмыльнулся Гвеохир, достав вместо свежего хлеба, которым он снабдился утром в кухне эльфов, иссушенные сухари.
– Умираю с голоду, – сказал я, заглатывая один сухарь за другим.
– Неправда, – сказал Гвеохир.
– Да я два дня не ел, – возмутился я.
– И что? Ты можешь не есть и не пить неделю, – пожал плечами Гвеохир.
– А вот и не могу, – я запил из ручья и опять принялся за сухой хлеб.
– Твой прародитель химера, не забывай это, – внушительно изрек Гвеохир, – и ты можешь неделю не чувствовать ни голода, ни жажды. Прислушайся к себе.
Я скорее с насмешкой перестал жевать и навострил свои острые уши, спустя минуту сказал:
– Что я должен услышать?