«Воскресение», роман Л. Толстого

"– Уйди отъ меня! Я – каторжная, а ты – князь и нечего тебѣ тутъ быть,– вскрикнула она, вся преображенная гнѣвомъ, вырывая у него руку. – Ты мной хочешь спастись,– продолжала она, торопясь высказать все, что поднялось въ ея душѣ. – Ты мной въ этой жизни услаждался, мной же хочешь и на томъ свѣтѣ спастись! Противенъ ты мнѣ, и очки твои, и жирная, поганая вся рожа твоя. Уйди, уйди ты! – закричала она, энергическимъ движеніемъ вскочивъ на ноги.

"Надзиратель подошелъ къ нимъ.

"– Ты что скандалишь! Развѣ такъ можно…

"– Оставьте, пожалуйста,– сказалъ Нехлюдовъ.

"– Чтобъ не забывалась,– сказалъ надзиратель.

"– Нѣтъ, подождите, пожалуйста,– сказалъ Нехлюдовъ.

"Надзиратель отошелъ къ окну.

"Маслова опять сѣла, опустивъ глаза и крѣпко сжавъ свои скрещенныя пальцами маленькія руки. Нехлюдовъ стоялъ надъ ней, не зная, что дѣлать.

"– Ты не вѣришь мнѣ,– сказалъ онъ.

"– Что вы жениться хотите – не будетъ этого никогда. Повѣшусь скорѣе! Вотъ вамъ.

"– Я все-таки буду служить тебѣ.

"– Ну, это ваше дѣло. Только мнѣ отъ васъ ничего не нужно. Это я вѣрно вамъ говорю,– сказала она. – И зачѣмъ я не умерла тогда,– прибавила она, и заплакала жалостнымъ тономъ".

Это ужасное объясненіе, при которомъ Нехлюдовъ играетъ такую жалкую роль, открываетъ ему глаза, и съ этого момента начинается для него настоящая казнь и вмѣстѣ съ тѣмъ воскресеніе. "Да, такъ вотъ оно что! вотъ что! думалъ Нехлюдовъ, выходя изъ острога и только теперь вполнѣ понимая всю вину свою. Если бы онъ не попытался загладить, искупить свой проступокъ, онъ никогда бы не почувствовалъ всей преступности его, мало того, и она бы не чувствовала всего зла, сдѣланнаго ей. Только теперь это все вышло наружу во всемъ своемъ ужасѣ. Онъ увидѣлъ теперь только, что онъ сдѣлалъ съ душой этой женщины, и она увидала и поняла, что было сдѣлано съ нею. Прежде Нехлюдовъ игралъ своимъ чувствомъ, любовался самимъ собой и своимъ раскаяніемъ, теперь ему просто было страшно. Бросить ее,– онъ чувствовалъ это теперь,– онъ не могъ, а между тѣмъ не могъ себѣ представить, что выйдетъ изъ его отношеній къ ней".

И первое, въ чемъ начинаетъ проявляться новый человѣкъ, пробуждающійся въ Нехлюдовѣ, это вниманіе и сочувствіе къ чужимъ страданіямъ. Въ романѣ идутъ рядомъ двѣ работы, совершаемыя Нехлюдовымъ: работа надъ собой, надъ своимъ воскресеніемъ, и безкорыстная чистая работа для другихъ. Этотъ параллелизмъ, превосходно проведенный до мельчайшихъ деталей, дѣлаетъ вполнѣ понятнымъ окончательное торжество новаго человѣка, исполненнаго готовности на любое самопожертвованіе, надъ прежнимъ эгоистическимъ животнымъ, которое въ теченіе десяти лѣтъ подавляло всякое проявленіе духовнаго существа Нехлюдова. Такая побѣда не дается сразу и даромъ, какъ казалось вначалѣ Нехлюдову послѣ его скоропалительнаго рѣшенія: "женюсь на ней, если надо". Онъ увидѣлъ, что отъ Катюши это зависитъ гораздо больше, чѣмъ отъ него, а кромѣ того, въ самомъ этомъ рѣшеніи было больше фарисейскаго самолюбія, чѣмъ искренняго горячаго чувства.