Воскресение Сына Божьего

Как был этот [Хлеб] преломленный рассеян по горам и, собранный, стал един, так да соберется и Церковь Твоя от концов земли в Твое Царствие. Ибо Твоя есть слава и сила чрез Иисуса Христа во веки.

Помни, Господи, Церковь Твою, [чтобы] избавить Ее от всякого лукавого, и усовершенствовать Ее в любви Твоей, И собери Ее от четырех ветров, освященную, в Царствие Твое, которое Ты уготовал Ей. Ибо Твоя есть сила и слава во веки[1536].

Упоминание «Царства», установленного божественной властью, видимо, отражает раннюю эсхатологию, которую мы изучали. А евхаристию следует совершать «в день Владыки, принадлежащий Владыке» (kata kynaken kyriou), празднуя, — не в последнюю очередь на основании этой тавтологичной фразы! — то, что Иисус — истинный царь

[1537].

В последней главе этого небольшого текста автор приводит подборку из цитат, большею частью из Мф 24, для того чтобы сообщить о приближающемся конце. Церковь должна бодрствовать ввиду пришествия Владыки; явятся лжепророки, и наконец «обманщик», но затем придут знамения истины:

…Сперва знамение, распростертое на небе, затем знамение гласа трубного, и, в–третьих, воскресение мертвых; не всех, однако, но как сказано: придет Господь и все святые с Ним. Тогда увидит мир Господа, грядущего на облаках небесных…[1538]

По–видимому, автор опирается не только на апокалиптические рассуждения Матфея и ветхозаветные пророчества (в данном случае Зах 14:5 и Дан 7:13), но и на предсказание–описание воскресения в 1 Кор 15:52 и 1 Фес 4:16[1539]. Как именно в Дидахе грядущее воскресение включается в целостную эсхатологическую схему, нас сейчас не интересует[1540]. Поскольку тут воскресение входит в состав богословия грядущего Царства Божьего, это значит, что, хотя эта доктрина не занимает в документе центрального места (в отличие от Павла, воскресение не связывается тут с основным предметом — мелкими практическими деталями, касающимися жизни церкви и нравственности), это еще одно свидетельство о том же богословии, которое мы видели у Климента, Игнатия, Поликарпа и, конечно, в самом Новом Завете.

(vi) Послание Варнавы

Послание Варнавы, датируемое разными исследователями либо последними десятилетиями I века, либо первыми десятилетиями II, представляет собой пространное изложение христианской веры, большею частью как осуществления прообразов (прототипов) Ветхого Завета. Среди центральных его тем можно выделить тему нового Завета и нового творения. Во введении говорится, что первые из трех dogmata, которые автор изложит, — это zoes elpis, «надежда жизни», которая, как там написано, «есть начало и конец нашей веры»[1541].

Затем автор утверждает, что прежний Завет обновлен через Иисуса и взят от иудеев; приходит суд, тот суд, о котором говорится в Книге Даниила и в других, и христиане должны крепко держаться своей веры[1542]

. Иисус — настоящий человек, который пострадал и претерпел смерть от рук человеческих; «чтобы упразднить смерть и показать воскресение из мертвых, ему надлежало явиться во плоти»[1543]. Само по себе это могло бы означать, что автор ссылается на 1 Тим 3:16 («явлен во плоти») как на слова о воскресении, но продолжение текста говорит о том, что это замечание о воплощении направлено против докетизма[1544]. Затем идет обетование нового творения, новой земли, текущей молоком и медом, как самое последнее исполнение обетования Быт 1:26–8[1545]. Новый мир завершится, «когда мы станем совершенны как наследники Завета Владыки»[1546].

Далее следует пространный перечень прообразов и аллегорий Писания, касающихся смерти Иисуса и христианского поведения, а также дальнейшее истолкование крещения и креста (главы 7–12). Это подводит автора к перечню обетовании, которые говорят о том, что Завет будет обновлен, дабы включить язычников (13–14). Это заставляет далее остановиться на заповеди о субботе, которая (как в Послании к Евреям) истолковывается эсхатологически как «покой», который еще должен настать. Фактически, это указание на последнее новое творение, которое уже вошло в этот мир, когда Иисус восстал из мертвых в первый день недели: