Воскресение в Третьем Риме

Вениамин Яковлевич Луцкий сделал предложение Дарье Федоровне Савиновой вскоре после ареста дочери. Через год у них родился сын Адриан. Вениамину Яковлевичу исполнилось к этому времени 55 лет. Он оперировал мозг, все глубже проникая в его тончайшие фибры и ткани. Жена видела его, в общем, не чаще, чем в свое время видела его дочь. Заботы о маленьком Адриане разделяла с Дарьей Федоровной Софья Смарагдовна, вечная воспитательница. Иногда, сутулясь и прихрамывая, на дачу заходил Михаил Серафимович, преображавшийся до неузнаваемости на редких спектаклях. Зрителей на этих спектаклях было мало, и они подчас избегали смотреть друг на друга. Яков Вениаминович однажды вздрогнул, узнав среди зрителей Изабель. Она улыбнулась, приветливо кивнула ему и дала понять, что предпочла бы остаться неузнанной. Не прошло и года после этого, как началась война. Дарья Федоровна категорически отказалась эвакуироваться с маленьким ребенком на руках. Вокруг дачи рвались бомбы. Вениамин Яковлевич в Москве оперировал смертельно раненных. Он терял счет правительственным наградам. В его привычках кое-что изменилось. Изредка приезжая на дачу, он снова начал играть на скрипке, которой не касался много лет. Когда на Совиной даче (ее уже называли так) начинала звучать скрипка, у забора собирались незваные слушатели. Вениамин Яковлевич с удовлетворением смотрел, как маленький Адриан тянется к скрипке. Он явно унаследовал от отца талант скрипача. Шли годы. Адриан уже учился в седьмом классе, когда арестовали Вениамина Яковлевича.

Арестовали его по делу врачей-вредителей, но обвинения предъявили ему несколько иные, не совсем обычные. Ему припомнили принадлежность к секте элементариев. Связывали его дело с делом жены, урожденной маркизы де Мервей, и дочери, террористки Антонины Духовой. Теперь уже самого Вениамина Яковлевича обвиняли в том, что он принадлежит к тайной организации, со времен крестовых походов стремящейся превратить Иерусалим в столицу всемирной теократической монархии. Спрашивали, не связано ли с этими планами создание государства Израиль. Требовали, чтобы он показал, кто скрывается под именем Мелхиседек, царь мира. Настаивали на том, что Вениамин Луцкий намеревался посадить на иерусалимский престол свою дочь, царевну из рода Давидова и для этого он был готов убить своим хирургическим ножом товарища Сталина, так как в современном мире только Сталин может противодействовать зловещим планам элементариев. Было во время следствия одно обстоятельство, о котором Вениамин Яковлевич не говорил никому, кроме Платона Демьяновича Чудотворцева. Как обвинительный материал против Вениамина Яковлевича следователь использовал книги его отца, известного правоведа Якова Исааковича Луцкого. Его книги о ритуальных убийствах и о преследовании тайных сект в Средние века всегда лежали во время допросов на видном месте. Таким образом, отец выступал как бы экспертом или свидетелем обвинения против сына. Этого Вениамин Яковлевич не мог вынести. Он умер через несколько месяцев после того, как был освобожден за отсутствием состава преступления.

После его смерти дача опять вернулась в семью Савиновых. Дарья Федоровна, вдова и наследница профессора Луцкого, сохранила фамилию своего отца. У нее на даче жили постоянные дачники, профессор Чудотворцев с дочерью. В 1950 году Вениамин Яковлевич успел сделать Платону Демьяновичу рискованную операцию, продлившую ему жизнь на двадцать два года. Неудивительно, что Кира и Адриан все больше сближались, гуляя по берегам мочаловского озера. Это сближение увенчалось браком, продолжавшимся, правда, недолго. Адриан тоже был арестован, а когда он вышел на свободу, Дарьи Федоровны не было в живых, а Кира предпочла ему другого или других, и за Совиной дачей годами присматривала только Софья Смарагдовна да совы, пока на даче не обосновалась Клавдия.

Глава третья

КЛАВИША

ПОЗДНЕЙ осенью совы начинают кричать громче. Их крик напоминает одновременно истерический смешок, взвизг и птичий щебет. Завораживает неумолчная регулярность этих возгласов, напоминающих издевательское тиканье часов. Невозможно определить, перекликаются ли между собою разные голоса или один и тот же голос методически, мелодически повторяет одно и то же междометие или музыкальную фразу, прерывающуюся в самом начале, чтобы начаться с того же аккорда. Иногда это напоминает сольфеджио, исполняемое слишком прилежным певцом (певицей?). На меня всегда особенно воздействовала пронзительная, почти кристальная звонкость этих сольфеджио. Не знаю, обращал ли кто-нибудь внимание на сходство совиного и соловьиного пения. Сова как бы повторяет одно из соловьиных коленец (я бы сказал, что это коленце, называемое соловьятниками «лешева дудка»), усиливая и утрируя его до бесконечности. Настораживает и одновременно усыпляет жуткая безжизненность этого коленца, происходящая от его однообразия, и начинаешь понимать: прелесть соловьиного пения в его настоятельной жизненности, чья стихия – чередование коленец.