Воскрешение Малороссии

Согласитесь, странно звучит призыв: «Вивчайте рідну мову!» Родная на то и называется «родной», что впитана чуть ли не с молоком матери, А вот можно ли выучить в зрелом возрасте, скажем, английский и сродниться с ним? Тем не менее советская власть в 20-е годы попыталась сделать родным придуманный Грушевским на австрийские деньги искусственный язык (так называемую «вишукану мову») для народа Украины. Из учреждений изгонялись чиновники, не желавшие изучать этот «новояз», вводилось отличное от общерусского правописание, придумывались новые слова. Подделали даже Шевченко! Название своей книги «Кобзарь» он писал с мягким знаком в конце. Украинизаторы посчитали это «русизмом» и мягкий знак запретили!

Особенно преуспел в обучении украинцев «мове» Лазарь Моисеевич Каганович — в середине 20-х генеральный секретарь ЦК Компартии Украины. Пик украинизации совпал с пиком Голодомора 33-го! Это не я придумал.

Правоверный «українсько-канадійський» историк Орест Субтельный ликует: «Відродження переживала україномовна преса. У 1922 р. з усіх публікованих на Україні книжок лише 27 % виходили українською мовою, цією ж мовою виходило близько 10 газет і часописів. До 1927 р. українською мовою друкувалася більш як половина книлсок, а в 1933 р. з 426 газет республіки 373 виходили рідною мовою». Но ни одна из этих «рідномовних» газет о Голодоморе в 33-м не написала. Оказалось, что выходить на украинском языке и сообщать правду — отнюдь не одно и то же. Перефразируя слова Ленина, можно сказать, что советская власть в Украине — это Голодомор плюс украинизация всей страны.

Бывший заместитель Грушевского по Центральной Раде Сергей Ефремов подсмеивался над этой украинизаторской показухой в дневнике: «Найкращий анекдот розказують комуністи. Дійові особи — Петровський і Риков. (Видные большевистские вожди. — Авт.) Рыков: „Ты хочешь, чтобы я тебе на украинизацию деньги давал. Да ведь и языка-то такого не существует“. — Петровский: „Нет, существует“. — Рыков: „Ну, например, как будет по-украински голова?“ — Петровский: „Голова“. — Рыков: „Губы?“ — Петровский: „Губы“. — Рыков: „Рот?“ — Петровский: „Рот“. — Рыков: „Рука?“ — Петровский: „Рука“. — Рыков: „Нога?“ — Петровский: „Нога“. — Рыков: „Жопа?“ — Петровский: „Срака!!!“ — Рыков: „И ты хочешь, чтобы я на эту самую „сраку“ полтора миллиона отпустил?!“» Вряд ли у кого-то повернется язык упрекнуть Ефремова в украинофобии — он был репрессирован советской властью по делу СВУ — Спілки визволення України. Результатом хитрой партийной политики стало и создание украинского Союза писателей, членам которого в обмен на материальные блага разрешили хвалить репрессивный режим на украинском языке. При этом многие деятели этой организации в быту общались по-русски. Как-то забылось, что еще совсем недавно, в 70-е годы, в Киеве было практически невозможно опубликовать книгу местного автора по-русски. Выходил чуть ли не единственный русскоязычный литературный журнал «Радуга», хотя почти весь город общался на русском языке. Так что политику украинизации после 1917 года практически никогда не отменяли.

Зато слова «Малороссия» и «малороссы» чуть ли не топором вырубили из народной памяти — лишь бы избавить украинцев от сознания, что они тоже РУССКИЕ.

Послесловие

Мы любим идеализировать прошлое. То, что так раздражало вчера, сегодня кажется приятным воспоминанием. Заканчивая эту книгу, я спрашиваю себя: не слишком ли благостная картина у меня вышла? Не стошнит ли кого от этих тихих малороссийских вечеров под ясными зорями?

Но нет! я ничего не пытался приукрасить. Людоед Мацапура разгуливает по страницам моего повествования точно так же, как запутавшийся в истинах Кулиш и колеблющийся в «выборе веры» Хмельницкий. Им всем тут нашлось место — и юному пажу Мюнхгаузену, и турецкому паше Чайковскому, и хитрецу Сковороде, скрывшемуся от простых человеческих обязанностей в философскую бочку.

Эта книга — о другом. О том, что нельзя забывать. Малороссия все равно живет в нас, даже если мы этого не осознаем. Ее воистину стоило вытащить из подсознания, чтобы объяснить причину украинского веселья.

Вклад этого лоскутка казачьей земли на Левобережье Днепра в русскую цивилизацию поистине огромен. Ни Российской империи, ни Советского Союза, ни нынешней Украины без Малороссии просто бы не было.

Котляревский, Гоголь, Паскевич…

А Кожедуб? А маршал Рыбалко? А Зощенко?

Порожденный великим восстанием Богдана Хмельницкого, укрепленный в 1709 году победой под Полтавой исторический оптимизм малороссиян не иссяк и в XX веке.

Последний морской министр дореволюционной России Иван Григорович — тот самый, благодаря которому со стапелей сошла единственная достроенная серия русских линкоров, воевавших еще в Великую Отечественную, написал в мемуарах: «Мой отец Константин Иванович был генерал-майором, потомственным дворянином Полтавской губернии Пирятинского уезда».