Николай Васильевич сразу попал в круг интересов этих предприимчивых прелатов. «Познакомились с Гоголем, малороссом, даровитым великорусским писателем, который сразу выказал большую склонность к католицизму и к Польше», — отметил ксендз Кайсевич в дневнике. «Он молод, — вторил собрату о Гоголе Семененко, — если со временем глубже на него повлиять, то, может быть, он не окажется глух к истине и всею душою обратится к ней». На то же надеялась и княгиня Волконская. Тем более что автор «Вечеров» будто бы даже признался, что «польский язык ему кажется гораздо звучнее, чем русский». Так, по крайней мере, утверждали в один голос оба ксендза-офицера в письме своему собрату Богдану Яньскому.
Дурачил ли их Гоголь? Или, в самом деле, ступил одной ногой на ту дорожку, что погубила его Андрия? Возможно, и то, и другое. Но развязка последовала совершенно неожиданная!
На той же вилле Волконской в Риме умирал от туберкулеза друг Гоголя — молодой поэт граф Иосиф Виельгорский. За минуту до смерти княгиня попыталась притащить к нему католического священника, чтобы уговорить сменить веру. Гоголь самым решительным образом восстал против этого и привел для исповеди православного попа. Виельгорский умер в вере отцов, хотя истеричка-княгиня и вопила: «Я видела, что душа вышла из него католическая». После этого Волконская возненавидела писателя и даже не хотела принимать его. Но Гоголь не унывал. Вместо одной души он спас две — свою и друга.
Черт и на сей раз был посрамлен. Пройдет время, и московский издатель Погодин запишет в дневнике о визите Гоголя: «Православие и самодержавие у меня в доме».
Настоящий Гоголь очень неудобен для украинского официоза. Более того! Он его пугает, как Божье слово в устах Хомы Брута бесов из «Вия». Если бы могли, запретили. Но не могут и потому просто подделывают.
В начале 90-х я недолго работал в обществе книголюбов. Там трудилось много интересных персонажей. Один из них — некий пан Олег врезался в мою память навсегда. Он числился в отделе пропаганды, ходил в кожухе и бараньей шапке, проповедовал уринотерапию как универсальное средство от всех болезней и мечтал о переводе Гоголя на украинский язык. Глаза его при этом безумно блестели. Приставая ко всем со своей излюбленной идеей, пан Олег поднимал сухой крючковатый палец и повторял: «Треба повернути Гоголя Україні!»
Не уверен, — что смысл «возвращения» Гоголя в родные пенаты в таком переводе. Но некоторым образом мечта пропагандиста-уринотерапевта сбылась. Я уже упоминал выше, что одно из киевских издательств напечатало поддельный перевод «Тараса Бульбы», заменив везде слово «русский» на «український» и выбросив из финала проникновенные гоголевские слова: «Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!»
Владелец этого издательства, не постеснявшийся поставить свою фамилию на титульный лист «переводного» Гоголя, конечно, имеет право быть несогласным с мнением выдающегося писателя. Но заниматься откровенной фальсификацией может только потому, что еще никто не взял его за руку и не отвел в суд за нарушение прав потребителя. Фальсификат — всегда фальсификат. Покойный Николай Васильевич должен быть защищен от подобных пиратов не меньше, чем какая-нибудь бутылка водки известной марки. Ведь он выдержал проверку временем, которая ни водкам, ни прокладкам даже не снилась.
Если о других классиках часто говорят, что их «нужно» читать, то Гоголя читать просто хочется. Невозможно оторваться от его «Вечеров на хуторе близ Диканьки», «Ревизора» или «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Некоторые известные в прошлом писатели после смерти интересны разве что богатой интимной жизнью. Любопытство к ним можно оживить только описанием их любовниц, скандалов и венерических болезней.
О Гоголе подобного не скажешь. Свою личную жизнь он тщательно скрывал, стремясь к женщинам и одновременно воспринимая их как страшное, почти сатанинское искушение. Из-за прекрасной полячки изменяет вере и товарищам Андрий в «Тарасе Бульбе». Боится связать себя брачными узами герой «Женитьбы». А Ивану Федоровичу Шпоньке из одноименной повести будущая жена даже приходит ночным кошмаром, двоясь и троясь: «Снял шляпу, видит: и в шляпе сидит жена… Полез в карман за платком — и в кармане жена».
Таинственный душевный мир Гоголя разгадывали сотни исследователей, находя в нем садомазохистские фантазии, фобии и ипохондрию. Он стал героем легенд и бульварных статей, в которых сложно отличить бред авторов от реальности. Писали, что его похоронили живым в летаргическом сне. Рассказывали, будто перевернулся в гробу. Трезвонили, что при перезахоронении в 20-е годы череп Гоголя якобы забрал на память пролетарский поэт Демьян Бедный, а в могиле остался только скелет. Покоя писателю, видимо, не дадут никогда. Слишком уж он велик.