Восьмая горизонталь

– Пожалуй, нет, – после недолгого молчания отозвался Крячко. – Надо уточнить у специалистов. Не такой уж я великий знаток польской геральдики. Тем паче геральдики княжества Монако. И вовсе не обязательно эта штуковина как-то связана с флагами! Хоть да, похоже на польскую бандеру. Еще бы вместо этого непонятно чего в центр белого орелика…

– Бандеру? – переспросил Гуров.

– Или прапор. Флаг, знамя. Думаешь, откуда звание «прапорщик» пошло?

– Давайте с другого конца попробуем, – сказал Орлов. – Ясно, что этот листок что-то символизирует. Так?

Сыщики дружно кивнули в знак согласия.

– Спросим себя: ради чего убийцы оставили на свежем трупе некий символ? Да еще и сфотографировали труп с этим символом, причем предельно рискуя, подвергаясь серьезнейшей опасности быть захваченными на месте преступления? Я вижу только одно объяснение.

– Я тоже, – мрачно произнес полковник Гуров. – И очень мне оно не нравится. Прямо очень!

– Намекаете, что старика кто-то заказал? Что фотография трупа с этой непонятной бумаженцией на груди предназначена для заказчика? Вроде отчета о проделанной работе? – спросил Стас.

– Какие тут намеки, – печально вздохнул генерал Орлов. – Тут прямым текстом: заказуха. Иначе концы с концами не сходятся. Вот, в частности, и поэтому я хочу, чтобы делом занялись вы. Отлично знаю, что влезать в дело с признаками заказного убийства вам не улыбается. Не мальчик, помню, что раскрывается таких дел хрен да маленько. Даже самые громкие и то зависали. Хоть по ним неплохие специалисты работали. Но вы-то не просто неплохие. Вы у меня уникальные и неповторимые, а?

Вновь Гуров и Крячко переглянулись. Нет, конечно, Петр мог просто приказать. Вот только обычно он поступал иначе: словно бы подводил их к мысли, что это их дело. Чтобы самим хотелось за него взяться. Хорошим практическим психологом был генерал Орлов. Только в данном случае особо настраивать сыщиков не было необходимости.

За десятилетия работы в милиции Лев Иванович Гуров не сделался ни циником, ни пессимистом, ни мизантропом. Хоть предпосылки к тому были: оперативникам постоянно приходится иметь дело с изнанкой жизни, сталкиваться далеко не с лучшими представителями рода человеческого. Однако полковник Гуров по-прежнему, как и в молодости, придерживался убеждения, что настоящих негодяев на свете мало. Иначе человечество давно бы перегрызлось окончательно и бесповоротно, сгинуло бы почище динозавров без всякого ядерного апокалипсиса.

Просто большинство то ли боится, то ли стесняется быть хорошими, порядочными людьми. Делают гадости и подлости словно из-под палки. А потом сами же страдают из-за этого, тяжко мучаются…

Но вот это убийство… Было в нем что-то непередаваемо мерзкое! Убить глубокого старика, ветерана войны, да еще накануне Дня Победы!.. Совсем для этого человеческий облик нужно потерять. Тем более, если это заказуха. Значит, преступление заранее продумано, спланировано, четко выстроено. На аффект и временное умопомрачение не спишешь! Какими же мерзавцами нужно быть, чтобы пойти на такое злодеяние…

Подобные нелюди не имеют права ходить по земле. Их нужно срочно изловить и жестоко наказать. Лев Иванович был уверен: Стас испытывает приблизительно те же чувства.

Только вот изловить будет куда как непросто. Самый неприятный момент: совершенно не просматривается мотив преступления. Кому и зачем понадобилось убивать 86-летнего ветерана? Ясно же, что Трофиму Ивановичу и так не слишком долго жить оставалось.

Ведь не банкиром, не криминальным авторитетом, не продажным политиком, не скандальным журналистом был убитый Таганцев. Кому, а главное – чем мог помешать Трофим Иванович? Какой отъявленной сволочи?

– Как, кстати, установили личность убитого? Я так понял, что это прямо там, на месте преступления? – спросил Гуров.

– Просто, – ответил Орлов. – В карманах пиджака нашли деньги, ключи от квартиры и машины, у него «Москвич» 412-й, ветеранское удостоверение и пенсионную книжку.

– Больше ничего не нашли?

– Нет.

– Что ж… Если это впрямь заказное убийство, нужно присмотреться к ближайшему окружению Таганцева, – сказал Лев. – Незнакомых или малознакомых людей не заказывают.

– Ну какое у старика в восемьдесят шесть лет ближайшее окружение? – грустно усмехнулся генерал. – Ровесники почти все уже в лучшем мире пребывают… Таганцев жил одиноко, он вдовец, единственная дочь умерла, как он мне рассказывал, еще до его переезда в Москву, десять лет назад, внук с семьей живет, насколько мне не изменяет память, в Петербурге. Должен прилететь на завтрашние похороны. Политика? К политике Таганцев был равнодушен, так что и по этой линии друзей-приятелей не имел. Равно как и врагов. Ни с кем он, насколько мне известно, особо не общался. Вот разве что шахматисты ботсадовские остаются.