Восьмое Небо (СИ)

- Восемь часов пополудни с небольшим, - Габерон спрятал хронометр, - По моим подсчетам, мы опустились до восьмисот пятидесяти футов. Я не ошибся?

Алая Шельма, видимо, смотрела как раз на альтиметр капитанской рубки, потому что отозвалась почти сразу же.

- Восемьсот шестьдесят четыре фута.

- Ну вот, я почти угадал. Я ведь рассказывал тебе, что происходит, когда ты погружаешься ниже восьмиста?

- Я помню. Марево возьмется за нас всерьез.

- Вот и хорошо, - Габерон почти натурально зевнул, - Потому что к рассвету мы будем мертвы, если не выберемся отсюда. Как тебе перспектива?

Алая Шельма выругалась сквозь зубы. Дядюшка Крунч нашел бы, к чему придраться, но главное, что произнесено все было с чувством.

- Мы можем набрать высоту!

- Ринни, ты еще не поняла? У тебя больше нет никакого корабля. Теперь все это – не более, чем огромная жестянка для конфет. Мидль-дек разгромлен, машины уничтожены, паропровод не функционирует. Отныне никакая сила не поднимет эту малышку вверх.

- Я…

- Вызывай «Воблу», Ринни. Надеюсь, они не успели отойти слишком далеко.

- Я… Хорошо, - голос капитанессы дрогнул, - Оставайтесь там. Я сейчас свяжусь с «Малефаксом». Скажу, чтоб ложились на обратный курс.

Когда она замолчала, Габерон внезапно ощутил легкий приступ тошноты – словно в его внутренностях свернулся кольцом липкий скользкий угорь. Первый подарок от Марева? Или всего лишь реакция на отключение связи? Теперь, когда голос Ринриетты пропал, нижняя палуба сразу же стала темнее и теснее, чем была, настолько, что организм поневоле испытывал легкую дурноту.

- Все в порядке, - беспечно сказал он, хлопнув Тренча по плечу, - Мы еще расскажем об этой истории в кают-компании «Воблы» под хохот Корди и причитания Шму.

- Если доберемся до нее.

- Ну конечно доберемся! Кстати, раз уж зашла речь о рассказах… Тебе не тяжело будет подтвердить, что в минуту опасности я прикрыл тебя своей грудью и крикнул «Беги, Тренч, я его задержу»?

Тренч уставился на него с удивлением, хорошо заметным даже в слабом освещении нижней палубы.

- Ты серьезно?

- Разумеется, серьезно! - Габерон наставительно поднял палец, - Репутация – такая штука, о которой заботиться надо больше, чем о порохе. Никогда не знаешь, когда репутация позаботится о тебе. Поэтому давай отрепетируем. Итак, я тебе крикнул «Беги, Тренч!». В этот момент у меня на лице было выражение решительной отчаянности. Запомнил? А мои глаза потемнели, как небо, когда приближается грозовой фронт…

* * *

- Ты слышишь?..

- Тс-с-с!

- Я больше не слышу его шагов. Он остановился?

- Тренч, будь добр, помолчи минуту, я пытаюсь понять, где он.

- Где-то возле трапа…

- Кажется, стоит на месте. Нет, сейчас повернулся. И…

Секундой позже Габерон и Тренч отпрянули от пролома, окунувшись в густую темноту. Над их головами загромыхали шаги голема, такие тяжелые, точно кто-то на мидль-деке неспешно забивал в палубу сваи. От каждого шага потолок над их головами вздрагивал, щедро осыпая пиратов мелкой пылью и чешуйками ржавчины.

- Не похоже, что он собирается останавливаться, - Тренч подышал в ладони, словно ему было холодно.

- А ты думал, у него закончится завод? – небрежно осведомился Габерон, одним ухом вслушиваясь в ритмичные звуки тяжелых шагов, - Это же голем. Его магического заряда может хватить на несколько дней службы. Или даже недель. Или…

- Не продолжай, - Тренч судорожно сглотнул.

Выглядел он неважно. Глаза Габерона за последний час достаточно приспособились к скудному освещению нижней палубы, чтобы разбирать отдельные предметы и их контуры. Тренч скорчился на каком-то ящике неподалеку от провала, оперся острыми локтями о колени и тяжело медленно дышал. Он выглядел как человек, впервые в жизни угодивший в жесткую воздушную «болтанку» балла на три-четыре. Щенок. Сухопутная крыса. Такого никогда бы не приняли в формандский военно-воздушный флот.

Габерон закинул руки за голову, стараясь не замечать, как пузырится в его собственном желудке и как ноет печенка. Там, внутри, точно медленно разливалось ядовитое болото, отравлявшее своими испарениями кровь и воздух в легких. Гадкий симптом. Не самый страшный из тех, которыми может одарить своих гостей Марево, но неприятный. Среди юнкеров его называли «Утерянный завтрак» или «Поющие кишки». Юнкера – народ со своеобразным чувством юмора, у них для каждой вещи на свете припасено особенное название, иногда имеющее затаенный смысл, а иногда лишенное всякого смысла. Палубную швабру они именовали не иначе как «госпожа Ш.», форменные фуражки – «камбалами», а бронзовые пуговицы на боцманском кителе – почему-то «ленивцами», Габерон уже и сам не помнил, почему. А рундук они звали…

- Я тут подумал… - Тренч неуверенно кашлянул, - На счет голема… Может, это новая модель?

- А?

- Он не похож на те рисунки, что я видел в книгах. Те были… проще. И походили на людей. А этот совсем другой. Вот я и подумал, может, кто-то вновь взялся их делать?