Восьмое слово Киндры

– Пан Ольшанский! Он был всего на два года старше моей сестры… Вам, конечно, не понять, чем для меня была Марьяна! Когда мне только исполнилось тринадцать, ей уже было девятнадцать. Она училась в художественной школе и мечтала стать художницей. Знаете, подростки не могут жить без кумиров – так было, так есть и так, наверное, будет всегда. Лично я обожала свою сестру. Я считала её богиней и ревновала ко всякому, кто приближался к ней. Когда она начала встречаться с Францишеком, я нашла в себе силы отойти в сторону – я очень хотела, чтобы сестра была счастлива. «Малышка Фили!» – часто говорила она мне. – «Всё будет хорошо! Однажды и ты встретишь своего принца. Он приедет к тебе на мотоцикле, посадит позади себя и увезет далеко-далеко… И ты тоже будешь счастлива…». Этот проклятый мотоцикл! У Францишека была «Чизетта» – небывалая роскошь по тем временам. Парень с мотоциклом тогда воспринимался также, как сейчас молодой человек на новомодном «Рено» или «Феррари»… Но однажды они катались вечером по трассе, и, какая-то машина, совершая обгон, прижала их к обочине дороги. Францишек не удержал руль, и они вылетели в кювет. Сестру доставили в больницу с травмой головы и переломом руки, Ольшанский в аварии пострадал менее серьезно – он отделался ушибом колена и вывихом плеча. Спустя два месяца Марьяну выписали из больницы домой, но к тому времени молодой Ольшанский уже уехал в столицу поступать в университет. Моя сестра угасала на глазах – она повредила какие-то важные нервные центры, и всего через год от жизнерадостной цветущей девушки не осталось и следа. Головные боли, раздражительность, слезы по пустякам – с эти еще как-то можно было жить, надеясь на выздоровление, но вскоре ей начала отказывать память. Она перестала узнавать отца, мать, меня. И когда на каникулы приехал Францишек, она не узнала и его. Потом были годы хождений по психиатрам и невропатологам, последние попытки сберечь ей разум. Ничто не помогало. Марьяна совсем лишилась рассудка – её речь изменилась до неузнаваемости, окружающие люди утратили для неё всякий интерес, она практически отрешилась от жизни. Несколько раз она самостоятельно уходила из дома, где-то бесцельно бродила – её каждый раз возвращали обратно. Но однажды сестра сбежала надолго и больше уже не вернулась. Через несколько дней мы узнали, что на железнодорожных путях её сбил груженый лесом состав…

Пани Фелиция умолкла и еще какое-то время не сводила глаз с окна. Затем она словно очнулась и продолжила монолог.

– А недели три назад я вдруг встретила Францишека Ольшанского в пансионате! Я его сразу узнала, ведь он практически не изменился. Добавились только седина в волосах да ученое звание. Пан профессор! И хотя прошло столько лет, а чувство обиды за сестру во мне не остыло. Где он был все эти годы? Почему так быстро забыл Марьяну? Почему предал любовь? Или это была не любовь, а простое юношеское увлечение? В тот момент я могла простить ему всё, но только не забвение!.. Я думала, он узнает меня. Он не узнал. Он слишком дорожит памятью поколений, чтобы помнить о какой-то девчонке из рабочего пригорода и о её бедной сестре. Я сказала, что его дочь очень похожа на одну мою родственницу и показала ему фотографию Марьяны. Но и это не помогло – он только кивнул и рассеянно улыбнулся…

– Возможно, он просто спешил и не придал значения вашим словам… – решился подать голос Грошек.

– Может быть, – согласилась пани Фелиция. – Тогда я привезла из Олецко акварельные краски и стала рисовать пейзажи. Сама я рисую плохо, а у Марьяны очень здорово получались именно осенние пейзажи! Но даже это не всколыхнуло никаких воспоминаний у пана Ольшанского…

– И тогда вы…

– Что?

– Вы решили напугать его, переодевшись привидением!

– Привидением?… Какая чушь! Разве эта глупая выходка могла мне помочь?… Я поступила иначе – на одной из стен подвала я куском штукатурки вывела имя своей сестры…

– Значит, это вы сделали надпись в подвале? И больше ничего?

– Ничего…

– А как вам это удалось?

– Вам нужны подробности? Извольте… Когда пан профессор сообщил всем, что видел в подвале привидение, мне показалось, что он немного напуган. Обида за сестру тут же натолкнула меня на мысль, связать блуждающий по дому призрак с духом Марьяны, чтобы именем из далекого прошлого ошпарить его окостеневшие мозги. На следующий день после завтрака я задержалась в холле. Пан Ольшанский подошел к двери, ведущей в подвал, и открыл её своим ключом. В этот момент я окликнула его и попросила подтащить мой мольберт ближе к берегу озера. Так как больше мужчин поблизости не было, он не решился мне отказать. Но как только он сошел со ступенек террасы и подхватил треногу, я сказала, что забыла у себя в номере кисточки и сделала вид, будто возвращаюсь за ними. На самом деле я быстро спустилась в подвал, сделала надпись на стене и вернулась в холл. Как только профессор показался в дверях, я вынула кисточки из папки и, проходя мимо него, специально их ему продемонстрировала. Естественно, он ничего не заподозрил…