Восьмое слово Киндры

Мировой пожар, раздутый фюрером, не стал для Генриха неожиданностью, ведь вся Европа дышала войной. Мобилизации удалось избежать – концерну «Фарбениндустри» потребовались специалисты. Семья осталась в Вене, ему самому пришлось устраиваться на новом месте. В Вильбенау он попал летом сорок третьего года. Доктор Эффельхорт сразу же поручил ему работу над психодизлептиками – химическими веществами, обладающими разрушительным влиянием на функции головного мозга. Особенно Эффельхорта интересовали амнезии – проект «Легион» уже был запущен. Поначалу Генрих был в полном неведении относительно целей порученной работы. Все усилия были сосредоточены на создании препарата, способного избирательно выключать память у людей, при этом сохраняя в порядке мыслительный и эмоциональный аппарат. Так появился «ментазин-один» и чуть позже «ментазин-два». Юрген Фляйн, проводя опыты на крысах, забраковал оба. Крысы лишались не только памяти, но и какой бы то ни было сообразительности. Тогда на свет появился «ментазин-три». Этот препарат был явной удачей Каллера – его действие на корковые структуры мозга отличалось четкой направленностью на потерю мозгом способности удерживать в себе важную информацию, как требовал того доктор Эффельхорт. Правда, при этом напрочь отключалась волевая сфера – крысы становились вялыми, апатичными и заторможенными. Путь до кормушки с едой они не запоминали, и двигались всегда чрезвычайно медленно и лениво. Даже смертельная опасность в виде кошки не могла принудить их к бегству или самообороне. И тем не менее Эффельхорт признал существенные сдвиги в работе. Для Каллера похвала начальства означала нечто большее, чем признание его заслуг. За этим Генриху виделись тысячи спасенных жизней. Препарат, например, наверняка бы помог обгоревшим и тяжелораненым солдатам выходить из шоковых состояний, сопряженных с психической травмой. Временная потеря памяти позволила бы им не кричать во сне от ночных кошмаров, не биться в конвульсиях, вспоминая как тебя обдает нестерпимым жаром в горящем танке, не слышать беспрестанно гул, пикирующих на тебя штурмовиков. Но Эффельхорт не остановился на достигнутом, он уточнил Каллеру следующую задачу и сообщил подробности проекта. От нового препарата он ждал выраженный эффект деперсонализации у людей – невозможность вспомнить биографические данные и события собственной жизни. «Фюрер не решается формировать дивизии из пленных солдат вражеских армий, изъявивших желание служить рейху, – поведал он. – Велика вероятность того, что выданное им оружие в какой-то момент будет использовано против великой Германии. Еще сотни тысяч военнопленных находятся в концентрационных лагерях, даром проедая хлеб и отвлекая силы на их охрану. Нужно более рационально использовать человеческий материал! Из всей этой огромной армии Иванов, Жанов и Анджеев можно получить боеспособных солдат. Наша задача – с помощью „ментазина“ вычистить их память и лишить всякого представления о своих родных и о своей родине. У настоящего солдата нет родины! У него есть командиры и готовность отдать жизнь по их приказу…»

Конец сорок третьего года и начало сорок четвертого Каллер безвылазно провел в Вильбенау. На восточном фронте, в далекой Африке и на Тихом океане гибли солдаты, принося себя в жертву Аресу. Но даже безумие войны с её лишениями и неустроенностью отходило на второй план перед желанием бесчеловечного режима управлять сознанием людей. Отказаться от порученной работы Генрих не мог – тогда бы его точно ждали застенки гестапо и трудовой лагерь. Оставалось проводить исследования, не вызывая при этом излишних подозрений в намеренном саботаже. И «ментазин-четыре» и «ментазин-пять» он синтезировал, отчетливо понимая, что препараты уступают по эффективности «ментазину-три». В Вильбенау он открыл свой личный фронт Третьему рейху.

На «объект А-12» Каллер попал по распоряжению Эффельхорта, чтобы на месте устранить все недочеты, которые мешают получить качественный психодизлептик. Теперь он перешел в подчинение Карлу Вейдеману, такому же фанатику нацистского режима, как и его шеф.

Утром, бегло осмотрев лабораторию в подвале, Генрих за Вейдеманом направился на первый этаж в левое крыло здания. Небольшие помещения напоминали кельи монахов – на кроватях, застеленных белыми простынями, лежали молчаливые небритые мужчины. В каждой комнатке по одному человеку. Всего их оказалось семь.

– Фамилия! – резко спросил Вейдеман одного из них по-русски.

– Ку… ку… ку… ра… тов… – вставая, промычал парень в серой больничной пижаме.

– Возраст!

– Два… дцать… три… три… года… – запинаясь, ответил допрашиваемый.

– Место рождения!

– Село… Бо… бо… ро… вое… Ча… лов… ско… го… го… го… рай… о… на…

– Звание!

– Ря… до… о… о…. вой!

Вейдеман вышел из палаты.

– Никакого эффекта! – сердито сообщил он Каллеру. – Три недели внутривенного введения вашего последнего препарата, а какой результат?

В последней комнате лежал спящий мужчина. Санитар с военной выправкой быстро разбудил его.

– Фамилия! – задал вопрос Вейдеман.