Воспарить к небесам

Это пронзило меня насквозь, заставив воспарить, и я наклонила голову и уткнулась лицом ему в грудь, чтобы даже в темноте он не видел, как я плачу. Он почувствовал это, так как я неудержимо дрожала (и, возможно, всхлипнула), и притянул меня ближе.

— Не люблю, когда моя женщина плачет в моих объятиях.

— С… сле… слезы счастья.

— Все равно прекрати, Эми. Ладно?

Я снова откинула голову назад, и заявила:

— Ты не можешь приказать мне перестать плакать счастливыми слезами, Микки.

— Я только что это сделал.

— Но это не значит, что это случится.

— Это уже случилось, так как ты лежишь на мне и больше не плачешь.

Я уставилась на него сквозь темноту, потому что он был прав.

— Черт, — пробормотал он, — я действительно чувствую жар твоей злости, и теперь хочу снова тебя трахнуть.

— Вообще-то у меня нет ничего срочного в расписании на следующие восемь-девять часов, Микки.

— Господи, как же ты любишь умничать.

— Жаловаться на то, что я умничаю — не значит трахать меня, Микки.

Я закончила говорить на выдохе, потому что меня перевернули на живот, а рука Микки задрала мою ночнушку прямо перед тем, как нырнуть мне в трусики. Я раздвинула ноги, чтобы дать ему лучший доступ, и он нашел то, что искал.

— И где же сейчас этот умный ротик? — прошептал он мне на ухо.

Он не дал мне ответить. Моему клитору, все еще чувствительному с первого раза, досталось от его пальца, и мне пришлось сосредоточиться на этом, пока мои бедра дергались.

— Да, — удовлетворенно проворчал он.

— Ты меня раздражаешь, — ерзая, выдохнула я.

— Вызов, Эми. Повтори это, когда через пять минут будешь сидеть у меня на лице.

Боже. Я продолжала извиваться. Он сдернул с меня одеяло.

— Подними бедра, детка. Хочу посмотреть, как эта задница поработает для меня.

Боже.

Я приподняла бедра.

Микки не сводил с меня глаз, пока не притянул меня к своему лицу. У нас заняло некоторое время, чтобы добраться до траха, но было приятно, и когда мы снова оделись и переплелись под одеялом, во мне не осталось ни одной умной мысли.

Так что я заснула в объятиях своего парня, зная, что скоро мы будем бездельничать на солнце во «Florida Keys», и у меня на руке будет огромный камень, который он собирался мне подарить.

*****

Я вошла в свой дом, прошла мимо любимого обеденного стола прямо на кухню.

Я положила сумочку и сумку на стойку, повернулась, чтобы пойти к холодильнику и оценить варианты на ужин, и остановилась как вкопанная.

Я стояла и смотрела.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы заставить себя двигаться. Но когда я это сделала, то попятилась в сторону, мой взгляд был прикован к стене за обеденным столом.

Вслепую я порылась в сумочке, пока не отыскала телефон. Я активировала его, не глядя, и продолжала действовать по памяти, поднесла его к губам и потребовала:

— Позвонить Микки.

Я приложила его к уху.

— Привет, — поздоровался он после первого гудка.

— И тебе привет, — прошептала я.

Он ничего не ответил.

Я все смотрела на стену.

На ней висел подарок ко Дню матери.

Во время цветения колокольчиков Микки с детьми организовали выезд фотографа на дом.

Микки оказался прав. Когда они цвели, то их было так много, что казалось, будто Голубой Утес плывет над морем на облаке цветов.

Это было материальное воплощение моего мира. Прекрасный дом, в котором я жила с близкими мне людьми.

Мы все принарядились (вроде того, девочки точно принарядились, а мальчики надели красивые рубашки и джинсы), и фотограф сделал наш снимок перед домом. Мы с Микки в середине прижимались друг к другу, его рука обнимала меня за плечи, моя — его за талию. Другой рукой он обнимал Пиппу. Моя вторая рука лежала на груди Киллиана. Он стоял немного впереди меня (чего бы сейчас не получилось, так как он резко вырос и теперь был выше меня). Эш была рядом со мной. На снимке она смеялась, ее глаза смотрели в камеру, щекой она прижималась к моему плечу, и обнимала меня за талию. Оден стояла рядом со своей сестрой, держа ее за руку.

Кроме смеющейся Эш, мы все улыбались.

Счастливые.

Теперь, эта огромная фотография в красивой рамке, с двумя прелестными изогнутыми светильниками, расположенными над ней дугой, и делая еще больше, чем она уже была, висела над обеденным столом. Живописное доказательство того, что у меня есть все, что может быть нужно женщине.

Я и моя семья плывем на голубом облаке, ослепленные вспышкой счастья.

Микки прервал молчание.

— Ты ее увидела.

— Я люблю тебя, — прошептала я.

— И я.

Я улыбнулась и с трудом сдержала слезы.

Это заняло некоторое время, Микки дал его мне, и когда я с собой справилась, то спросила:

— Что предпочитаешь на ужин?

— Заеду в «Тинкерс» и все привезу, — ответил он.

— Тогда мы поедим «Тинкерс» за обеденным столом.

Его голос звучал нежно, когда он ответил:

— Мне подходит.

Мне тоже. Его дети были у него. Мои — у меня. Так что все получится идеально.

— Увидимся позже, дорогой, — сказала я.

— Да, детка. Увидимся.

Мы отключились.

Я подошла к фотографии и щелкнула новым выключателем, который теперь регулировался на пять светильников. Один — для люстры над обеденным столом. Один — для кухни. Один — для кухонных светильников. Один — для гостиной.