Воспевая бурю

Стараясь подавить нетерпение и беспокойство за Анью – одинокую и беспомощную в лесу – Ивейн вышел наружу. Однако, понимая, что де­вушке необходимо уединение, он не стал далеко отходить, а лишь набрал несколько охапок свежей зеленой травы, чтобы сделать помягче постель: он не позволит ей подниматься с нее весь день. При­несенной травы хватило, чтобы все получилось как нельзя лучше. Аньи все еще не было, и Ивейн подумал, не пора ли ему исполнить угрозу и пойти за ней. Остановившись у входа, он пристально впщдывался в зеленый полумрак леса, ожидая, не шевельнется ли там что-нибудь.

Хотя Анья и сама собиралась отойти лишь на минутку, вид у нее был невеселый, когда она вернулась и прошла мимо Ивейна, почти перего­родившего вход в пещеру. Не так уж много она и двигалась в это утро, но боль в груди стала такой нестерпимой, что девушка только и думала о том, чтобы лечь. И все же, негодуя на свою столь не­уместную слабость, она сердито нахмурилась при виде ожидавшей ее постели. Пока ее не было, Ивейн явно постарался сделать подстилку помягче, думая, что Анья еще не скоро с нее поднимется. Жрец с облегчением улыбнулся, увидев девушку, но улыбка его тут же растаяла. Морщинка на ее лбу говорила о том, как ей досадно, что он хочет принудить ее оставаться здесь, в заточении, пока не заживут раны. Вспомнив, что придется задер­жаться в этой пещере надолго, Ивейн подумал, что у него не меньше причин быть недовольным, чем у Аньи. Он бы готов был ждать сколько угодно, лишь бы только Анья поправилась, но это, к со­жалению, означало и промедление в поисках, а возможно, и угрозу их успешному завершению.

Когда Ивейн повернулся, шагнув к ней, то по глазам его, потемневшим и жестким, словно ос­колки черного льда, девушка догадалась о при­чине его угрюмости. Это было ужасно. Она ведь навязала ему свое общество исключительно из лучших побуждений, не желая затруднять ему поиски. Но Анье снова приходилось признать (как и в ту ночь, когда она пыталась убежать от Ивейна, а он настиг и вернул ее), что это-то как раз и происходило, и не было, казалось, ничего, что могло бы исправить зло.

Звонкий голосок, мурлыкавший известную дет­скую песенку, нарушил тяжелое молчание. Слабый поначалу, он становился все громче, и оба, и Анья и Ивейн, взглянули на вход в пещеру. Мелодия не­ожиданно оборвалась, и мешок, чем-то набитый до половины, упал с глухим стуком на каменный пол.

– Кто вы такие?

Белокурый паренек, лет, может быть, десяти, остановился в прямоугольнике солнечного света, падавшего в проем. Он сжал кулачки и решительно вскинул голову, показывая, будто ничуть не боится.

– И что вы здесь делаете, в моей пещере? Ивейн широко улыбнулся.

– А-а, так это ты разводил костер и оставил здесь котелок? А это – твое одеяло?

Небрежно махнув рукой в сторону потухших углей, помятого бронзового котелка и сложен­ного домотканого одеяла, жрец как бы отвечал на свои собственные незаданные вопросы. Это была уловка, которая, как он знал, действовала безотказно и на взрослых и на детей.

– Ну, и как же тебя зовут?

– Киэр…

Мальчик тотчас же оборвал себя, злясь, что так легко стал болтать, да еще и отвечая на во­прос, который сам же задал и так и не получил ответа от незнакомца.

– Очень рад познакомиться с тобой, Киэр, – продолжал Ивейн радушным тоном хо­зяина, приветствующего долгожданного гостя. – Меня зовут Ивейн, а это моя спутница Анья – она мне вроде сестры.

Анья под створками своей раковины спокой­ствия так и вскинулась при этих словах: их страстные поцелуи, без сомнения, опровергали такое определение.

Глаза мальчика потемнели от недоверия. Он перевел их с мужчины, с его черными, как смоль, волосами, на белокурые, как и у него, локоны девушки, и обратно. Нахмурившись, он заявил:

– Вы не можете быть братом и сестрой. Ивейн передернул плечами, и улыбка его стала печальной:

– Ее мать и отец стали мне назваными ро­дителями.

Глаза мальчика потеплели, тень недоверия исчезла из них, они были уже не серыми, а яс­ными, голубыми. Такое объяснение Киэр при­нял, хотя оно и не рассеяло окончательно его по­дозрений и не внушило доверия ни к мужчине – темноволосому и чем-то его пугающему, – ни к его странно одетой прекрасной спутнице.

– Анья упала вчера вечером и сильно ушиб­лась. Это-то и привело нас в твою пещеру.

Ивейн обрадовался, увидев, как мальчик просто­душно кивнул. То, что ребенок с такой легкостью принял это объяснение, сгладило неловкость минуты.

– Что это у тебя здесь?

Ивейн постарался незаметно перевести раз­говор, указывая на мешок паренька.

Глаза мальчугана потемнели, но не от замеша­тельства, а от боли, зазвеневшей и в его голосе:

– Так, несколько вещичек. Другим они по­казались бы незначительными, но это самое дра­гоценное, что у меня есть. – Киэр с трудом сглотнул. – Вещи, спасенные из развалин…

Он вдруг умолк, сдерживая слезы, которых стыдился.

– Твоего дома?

Анья почувствовала всю глубину горя мальчика, и девушка вдруг поняла, как могло случиться, что Киэр, совсем еще ребенок, оказался один в лесу.

– Твоей семьи?