Воспитание чувств: бета версия

– Ну, мы договорились?.. Оставляю вам мою жирдяйку… – шутливо сказал Роман, он уже устал быть хорошим мальчиком и начал томиться.

– Да-да, Ромочка, иди… Но ты мне не рассказал, чем занимаешься…

Роман из вежливости начал говорить о своем Городе Солнца, Энен расспрашивала, восхищалась, любила «Ромочку», и он увлекся.

– Это будет целиком мой проект, понимаете, мой!..

– Прекрасно… прекрасно, что все совпало: молодость, кураж, возможности. Времена не выбирают, в них живут и умирают, но тебе повезло: сейчас время молодых и амбициозных.

– Это уж точно: сейчас мое время.

Роман всегда делал влюбленно-угрожающее ударение на слове «мое»: моя квартира, мои деньги, мой Город Солнца. За время, что я провел рядом с ним, я видел, каким он может быть жестоким, как хитрит, отказывается от своего слова, как радуется, совершая плохие поступки, вроде бы в такого рода человеке неестественно чадолюбие, он должен был бы бросить своих детей, забыть об их существовании навсегда, не отвечать на звонки, не платить алименты… Наверное, в основе его любви к Алисе и Скотине было все то же страстное «мое!». Но разве имеет значение, что именно лежит в основе любви? Кажется, это просто красивая фраза. …Кажется, имеет. Может, если бы он хоть немного любил Алису не как свое

, он не был бы так уязвлен тем, что его дочь не красавица, а жирдяйка на диване…

Прощаясь, Роман поцеловал Энен руку. При Энен он был как будто тот славный мальчик с хорошими манерами, невозможно было представить, что этот милый человек способен творить пьяные безобразия, – кто был настоящий Роман, а может быть, настоящий не существовал вовсе, и каждый раз Роман выбирал из многих вариантов поведения с Энен лучший из всех возможных.

… – Ладно уж, черт с тобой, отведи меня в туалет, – попросила Алиса, ей пришлось примириться с моим присутствием, она ведь была в гипсе, куда ей без меня.

Я тащил Алису на себе, она была такой тяжелой, что по дороге мне пришлось несколько раз прислонять ее к стене. На середине пути я вспомнил, что у нас имеется инвалидное кресло, усадил Алису в кресло и покатил по коридору, подгоняя криками: «Капибара, вперед!» Алиса хихикала, пока Скотина не сказал ей, что капибара – это свинья. Капибара фигурировала в моей любимой книге «Орден Желтого Дятла», книгу я принес из дома, читал Скотине.

Пока я укладывал Алису обратно на диван (мне казалось, что настоящие медсестры должны сурово обращаться с пациентами, поэтому я был к ней строг: «Так, прекратила ныть, быстро легла!»), пока делал Алисе бутерброды, Энен играла со Скотиной в волшебника. Игра была односторонняя: у Скотины в этой игре не было ни одной роли, а Энен была и волшебником, и по очереди всеми, в кого она себя превращала: старым китайцем, ведьмой, принцессой, солдатиком, говорящим сундуком. Энен играла упоенно, разговаривала разными голосами, раскраснелась. Скотина смотрел на нее как зритель в первом ряду, восхищенно и чуть недоверчиво.

– Ты можешь не жевать? – осведомилась у Алисы Энен и кивнула нам со Скотиной: – Располагайтесь, мальчики.

Мы расположились: Скотина на письменном столе, я на диване. Напоминаю, в комнате было три дивана буквой «п» вокруг письменного стола: на розовом лежала Алиса с тарелкой на животе, на зеленом сидела Энен, а на красном я. Между нами Скотина со своими бегемотиками: бегемотик-повар в белом переднике, бегемотик-младенец, бегемотик-спортсмен с обручем, бегемотик, отдыхающий на матрасе, бегемотик-капитан в белом кителе и фуражке, а также бегемотики неопределенных профессий, с мороженым, в очках, с биноклем, с гитарой, в кепке, в шляпе…

– Дайте мне нож, – попросила Алиса.

Бутерброды Алиса ела для себя, а теперь приступила к яблокам для Романа

, чтобы он думал, что она послушно худеет. Алиса снимала ножом кожуру, очищенные яблоки складывала в одну тарелку, очистки в другую.

– Послушайте, а почему бы вам просто не попросить у папы денег? Тем более вы его вырастили на своих руках, – спросила Алиса тем же высокомерным тоном, которым говорила со мной в мой первый рабочий день, притворяясь новой русской.

– Просить денег у тех, кого вырастил, себе дороже: если откажут, останется оч-чень неприятный осадок… – объяснила Энен.

Когда Алиса задала тот же вопрос отцу, – почему бы ему просто не дать Энен денег, Роман хмыкнул: «Может, мне еще ей за свет заплатить? Да кто она мне вообще такая?» На самом деле Роман и Энен, не сговариваясь, сказали одно и то же.

– Ну, и к тому же люди вообще-то работают. Лейбниц служил библиотекарем, Кант преподавал философию. Есть люди, которые продают свое время, и те, кто продают свои мысли, творцы. Я – творец, вынужденный продавать свои знания тебе, то есть твоему отцу.

– А вы что, философ?

– Я писательница, – сказала Энен, задумалась и добавила: – Я русская писательница.