Воспитанник Шао. Том 2. Книга судьбы

Постоянно под угрозой гибели. И я тоже сначала не понимал его, когда до меня доходили вести, что он участвует в акциях сопротивления. Не мог понять, зачем ему это нужно? А сейчас? Я горжусь, что мы из нашего русского брата вырастили человека, переживающего, сострадающего за чужие беды, который не ушел в себя, в свои сугубо личные переживания.

Кто из нас не может не гордиться этим? Наше уважаемое собрание об этом не говорит. И что делать, когда на твоих глазах умирают дети? Когда слова, законы не доходят до тех, кто реально находится у власти. Кто не хочет ничем поступиться, чтобы уменьшить такое вопиющее унижение, отчаяние беднейшего населения. Я не знаю. Это кризис человеческих понятий, когда власть имущие ничего не пытаются сделать, чтобы остановить обвал детских трагедий и страданий. В ООН можно вести длительные диалоги, слушания. Там можно умно рассуждать, бичевать, стыдить. Мы поехали в Латину забрать нашего брата. Ничего заранее не планировалось и не готовилось. Но, когда увидели сверкающий Буэнос-Айрес, Рио и буквально через квартал от центральных улиц умирающих среди дохлых крыс детей, чье сердце не дрогнуло б? Чье? Я понял Руса. Перестал осуждать его. А ведь его, мирское сердце, более склонно к сопереживанию. Он был там один. Он остался один. Мы опоздали. И если он нашел себя в помощи обездоленным, то какое право мы, стыдливые обыватели, частники собственных монастырей, имеем право взывать к праведности человека, у которого, кроме альтруистского сердца и простой человеческой порядочности больше ничего в запасе нет.

Как сытый не понимает голодного, так и мы, углубившись в небесные высоты, уже не ощущаем запаха земли, ее боли, страдания. На нас, доживших до длинных седин, умудренных и годами и опытом, не должно снисходить чувство отрешенности, непонимания земной неправедности.

Прошу вас, высокое собрание, оставить на совести высших сил все содеянное нами на тех далеких широтах. Мы старались не преступать законы стран, на территории которых находились. Мы только защищались.

Наши поступки сообразовывались с обстоятельствами и нашей совестью. В нас не было ни злобы, ни меркантильных интересов. Мы стремились помочь Русу в той степени, в какой это было возможно. Мы не выполнили своей задачи. Брат Рус утерян, и неизвестно, когда мы сможем увидеть его. Но жизнь не закончилась. Наша помощь ему понадобится и высокое собрание должно принять истину существующего. Иначе наше братство будет уже не братство, а просто клан, существующий для узкокорыстных целей. Этого я никогда не приму.

Ван сошел с ковра.

Поднялся стодвадцатилетний патриарх Чжоу. Оглядел всех долгим, но, наверное, уже не таким видящим взором, как раньше.

— Братья, мы не слышали слово нашего уважаемого брата Сен Ю. Он единственный, кто последний видел воспитанника, общался с ним и может нам что-то весомое сказать.

Сен Ю, с киечком, со степенным достоинством взошел на легкое возвышение. Его упорное лицо с каменным взглядом устало смотрело вдаль через головы присутствующих. Голос не громкий, но глуховатый и твердый.