Воспитанница любви

Бедная девушка постоянно возвращалась в мыслях к тому роковому дню, когда Вольский застал ее с гусарским поручиком. Воспоминание причиняло боль, будто все произошло не далее как вчера. Вера думала с горечью, что нынешнее ее положение – это расплата за соблазны актерской жизни, за неверный путь, который пришлось ей избрать поневоле. Вольский никогда не простит Веру, слишком низко она пала в его глазах. И поделом же ей!

Мучительные размышления заставляли юную пленницу метаться по комнате-тюрьме и ломать руки от душевной боли. Несчастный Шишков погиб по ее вине! Стельковский разжалован и теперь ищет смерти под чеченскими пулями! Из-за нее, Веры! Кругом виновата, и это заточение – пустяки в сравнении с ее прегрешениями. А еще Сашка… Она не только не смогла уберечь братца от жестокой действительности и страшного преждевременного опыта, но чуть сама не соблазнила его! Теперь он и вовсе остался один. И маменьку Марью Степановну оставила без помощи и доброго слова в тяжелой утрате и в болезни. «Грешна! Виновна!» – казалось, все вокруг твердит Вере. Девушка чувствовала страстную жажду искупления, покаяния.

И теперь, возвращаясь к привычным уже мыслям, Вера с ужасом прошептала:

– В церкви не была полгода! Надобно упросить Архиповну отпустить меня на исповедь.

По случайным обрывкам разговоров во время путешествия Вера знала, что ее везут в Петербург. Но если это и был Петербург, то самый бедный и отдаленный его квартал на краю болота. Однако и в этом мрачном уголке должна быть церковь, куда ходят здешние прихожане по воскресеньям.

Как только вернулась Архиповна, Вера приступила к исполнению задуманного.

– Есть ли в этих местах Божий храм? – спросила она за обедом старуху, угрюмо и жадно поедающую кушанье. Архиповна подозрительно взглянула на Веру:

– На что тебе?

– На исповедь мне надобно… Вы не тревожьтесь, я не убегу. Да и некуда мне бежать. Только отпустите, очень надобно.

Старуха нехорошо усмехнулась, однако задумалась.

– К Покрову можно сходить, тут недалече. Пойдешь с Матреной – и смотри у меня! Из-под земли достану.

Пленница молча опустила голову, но про себя обозвала старуху бабой-ягой. Для Веры было загадкой, как Архиповна договаривается с Матреной, ведь та не слышит и не может говорить. Девушке приходилось видеть знаки, которыми старуха обменивалась с кухаркой, но Вере они вовсе были непонятны. Однако очевидно, что Матрена отменно понимает хозяйку и слушается ее беспрекословно. «Здесь какие-то чары, не без этого», – предположила Вера. Ну да что ей за дело. Она стала готовиться к исповеди честь по чести – постом да молитвой, – и на третий день, в воскресенье, Матрена, отстряпавшись и принарядившись, сколь это было возможно, проводила взволнованную девушку к Покрову.

Вере не во что было наряжаться, но она с особой тщательностью причесалась, почистила загодя башмаки и шляпку. Насидевшись в душной комнате, затворница поневоле с удовольствием вдохнула уличный, пыльный, с запахом близкого болота воздух. Приземистые домики обступили с одного края широкую, залитую солнцем площадь перед храмом. Обедня уже началась. Вера с безмолвной спутницей вошла в широкие церковные двери. Знакомый запах ладана и свечей, родные глаза икон и ангельское пение с хор умилили Веру до слез, она почувствовала священный трепет и глубокое волнение. Уже не развлекаясь посторонним, юная богомолка погрузилась в таинство службы…

Исповедовавшись и причастившись, она почувствовала, как чисто и светло в ее душе, исполненной благодати. Из храма девушка вышла в спокойной уверенности, что Господь ее не оставит, сердце ее трепетало в ожидании непонятной радости.

Тем сильнее было потрясение и разочарование, когда, вернувшись в дом Архиповны, Вера отворила дверь в свою комнату и столкнулась с… Алексеевым. Сердце ее упало, и светлой решимости как не бывало.

– Нуте-с? – Иван Иванович, кажется, с удовольствием наблюдал замешательство бедной жертвы. – Каково вам здесь? Не притесняют ли, не морят голодом?

Он уселся на единственный стул посреди комнаты. Вера принялась растерянно ходить от стены к стене, не замечая, что безжалостно треплет косынку на шее. От безысходности и отчаяния хотелось кричать, казалось, даже воздуха не хватает. И тесно, тесно!

– Да сядьте же, а то в глазах рябит от мельтешенья вашего. Гляньте лучше, что я вам привез.

Только теперь Вера заметила стоящий в углу сундук с ворохом шляпных коробок сверху.

– Что это? – машинально спросила она.

– Ваши платья-с да все остальное: чулочки, подвязочки. – Казалось, с губы сластолюбца сейчас капнет слюна. – Горничная ваша собрала тайком.

– Глаша? – удивилась Вера. – Но что вы ей сказали, почему она послушалась?

Алексеев расплылся в самодовольной улыбке:

– Ей было сказано, что хозяйка бежала из актрис, тайно, чтобы не платить Игнатьевичу неустойку. Ох и наделало переполоху ваше исчезновение! До губернатора дошло, князь всю полицию на ноги поднял. И братец-то ваш сам не свой с тех пор.

Вера снова вскочила с кровати, куда было присела после окрика Алексеева.

– Что, что с ним?

– Пьет-с, втемную.