Воспламенение

— Пит, — шепчу я. Я так хотела его защитить. Все еще хочу. Раз я не смогла спасти его жизнь, я должна найти его и убить прежде, чем Капитолий выберет для него самую мучительную смерть. Я спускаю ноги со стола и оглядываюсь в поисках оружия. Несколько запакованных шприцов лежат около кровати Бити. Прекрасно. Все, что мне нужно, воздух и укол в одну из его вен.

На мгновение я медлю, раздумывая об убийстве Бити. Но если я сделаю это, включится звуковой сигнал, и они поймают меня до того, как я смогу добраться до Пита. Я даю молчаливое обещание вернуться и помочь ему, если смогу.

На мне нет ничего, кроме тонкой длинной ночной рубашки, поэтому я засовываю шприц под повязку, скрывающую раны на моей руке. В двери нет охранников. Без сомнения, я на мили ниже Тренировочного центра или в какой-то Капитолийской крепости, где нет никакой возможности побега. Это не имеет значения. Я не убегаю, я заканчиваю работу.

Я ползу по коридору к приоткрытой металлической двери. Кто-то стоит за ней. Я вынимаю шприц и держу его в руке. Прижимаясь к стене, я слушаю голоса внутри.

— Связь с Седьмым, Десятым и Двенадцатым прервана. Но в Одиннадцатом теперь взяли под контроль транспортировку, так что, есть надежда получить еду от них.

Плутарх Хевенсби, думаю я. Хотя на самом деле я говорила с ним лишь однажды. Хриплый голос задает вопрос.

— Нет, мне жаль. Нет никакого способа доставить тебя в Четвертый. Но я дал особый указ, насчет ее поиска, если это возможно. Это самое большее, что я могу сделать, Финник.

Финник. Мой разум изо всех сил пытается разобраться в смысле беседы и том факте, что она протекает между Плутархом Хевенсби и Финником. Он так близок и дорог Капитолию, что все его преступления будут прощены? Или он на самом деле понятия не имел о том, что замышлял Бити? Он хрипит что-то еще. Что-то с отчаяньем.

— Не будь идиотом. Это худшее, что ты можешь сделать. Тогда она точно умрет. Пока ты жив, они будут держать ее для приманки, — говорит Хеймитч.

Говорит Хеймитч! Я стучу в дверь и захожу в комнату. Хеймитч, Плутарх и очень потрепанный Финник без дела сидят за столом, накрытым едой, которую никто не трогает.

Дневной свет льется в изогнутые окна, и в отдалении я вижу верхушки деревьев. Мы летим.

— Решила угробить себя, солнышко? — говорит Хеймитч с очевидным раздражением в голосе. Но когда я начинаю заваливаться веред, он подходит, хватая меня за запястья, и возвращает в устойчивое положение. Он смотрит на мою руку. — Итак, ты и шприц против Капитолия? Видишь, именно поэтому никто не позволят тебе разрабатывать планы. — Я смотрю на него с непониманием. — Брось его. — Я чувствую, как давление увеличивается на моем правом запястье, пока моя ладонь не вынуждена раскрыться, и я выпускаю шприц. Он усаживает меня на стул рядом с Финником.

Плутарх ставит передо мной миску с бульоном. Булочку. Сует ложку в мою руку.

— Поешь, — произносит он несколько более добрым голосом, чем Хеймитч.

Хеймитч садится прямо передо мной.

— Китнисс, я собираюсь объяснить тебе, что случилось, и я хочу, чтобы ты не задавала никаких вопросов, пока я не закончу. Поняла?

Я тупо киваю. И вот, что он мне рассказывает.

План забрать нас с арены был с того самого момента, как объявили о Двадцатипятилетии Подавления. У трибутов-победителей из Третьего, Четвертого, Шестого, Седьмого, Восьмого и Одиннадцатого знания об этом были разной степени. Плутарх Хевенсби в течение нескольких лет был частью тайного сообщества, стремящегося свергнуть Капитолий. Он удостоверился, что провод будет среди оружия. Бити отвечал за обеспечение дыры в силовом поле. Хлеб, который мы получали на арене, был закодированным сообщением о нашем спасении. Дистрикт, из которого был хлеб, указывал на день. Три. Число булочек — час. Двадцать четыре. Планолет принадлежит Дистрикту-13. Бонни и Твил, женщины из Восьмого, которых я встретила в лесу, были правы в том, что он существует и способен обороняться. Сейчас мы окольными путями направляемся к Тринадцатому. Тем временем, большинство дистриктов Панема находятся в полномасштабных восстаниях.

Хеймитч остановился, чтобы понять, улавливаю ли я мысль. Или, возможно, на этот момент он закончил.

Нелегко принять такой разработанный план, частью которого я была, так же, как я была частью Голодных Игр. Используемая без согласия, без осведомленности. В Голодных Играх я хотя бы знала, с чем имею дело.

Мои предполагаемые друзья были гораздо более скрытными.

— Ты не говорил мне. — Мой голос такой же хриплый, как у Финника.

— Ни тебе, ни Питу не сказали. Мы не могли рисковать, — говорит Плутарх. — Я даже волновался, что ты упомянешь мою неосторожность с часами во время Игр. — Он достает свои карманные часы и двигает их большим пальцем, чтобы на них вспыхнула сойка-пересмешница. — Конечно, когда я показал тебе это, я просто проинформировал тебя об арене. Как ментора. Я думал, это будет первым шагом к получению твоего доверия. Я даже вообразить не мог, что ты снова будешь трибутом.

— Я все еще не понимаю, почему меня и Пита не посветили в план? — произношу я.