Воспламенение

Они узнали меня. Конечно, они узнали меня. Мое лицо открыто, и я стою здесь, за границами Дистрикта-12, направляя в них стрелу. Кто еще это может быть?

— Я знаю, что это соответствует броши, которую я носила на арене.

— Она не знает, — мягко говорит Бонни. — Возможно, ни о чем.

Внезапно я ощущаю потребность проявить свою осведомленность.

— Я знаю, что у вас было восстание в Восьмом.

— Да, именно поэтому мы должны были уйти, — говорит Твил.

— Так, у вас это получилось, и вы ушли. Что вы собираетесь делать теперь? — спрашиваю я.

— Мы направляемся в Тринадцатый Дистрикт, — отвечает Твил.

— Тринадцатый? — удивляюсь я. — Нет никакого Тринадцатого. Это старая карта.

— Семидесятипятилетняя, — говорит Твил.

Бонни перемещает свой костыль и вздрагивает.

— Что с твоей ногой? — спрашиваю я.

— Я подвернула лодыжку. Мои ботинки слишком большие, — отвечает она.

Я прикусываю губу. Моя интуиция подсказывает мне, что они говорят правду. И за этой правдой кроется много информации, которую я бы хотела получить. И все же я делаю шаг вперед и забираю оружие Твил, прежде чем опустить свое. Затем я мгновение колеблюсь, думая о том другом дне в лесу, когда мы с Гейлом наблюдали, как планолет появился из ниоткуда и забрал двух беглецов из Капитолия. В парня бросили копье и мгновенно убили. Рыжеволосую девушку, которую я узнала, когда была в

Капитолии, искалечили и превратили в немую служанку, называемую «безгласой».

— Кто-нибудь идет за вами?

— Мы так не думаем. Мы думаем, что они считают, что мы были убиты во время взрыва на фабрике, — говорит Твил. — Только по счастливой случайности этого не произошло.

— Ладно, пойдемте внутрь, — произношу я, кивая в сторону бетонного дома. Я иду за ними, неся оружие.

Бонни садится прямо у очага, перед этим сняв и расстелив под собой плащ Миротворца. Она протягивает свои руки к слабому огоньку, который горит на одном конце обугленного полена. Ее кожа столь бледна, что кажется прозрачной, и я могу видеть, как огонь просвечивает сквозь нее. Твил пытается накинуть плащ, который, должно быть, ее собственный, на дрожащую девушку.

Оловянная консервная банка, наполовину обрезанная, с неровными и опасными краями стоит на золе, наполненная горсткой сосновых игл, плавающей в воде.

— Делаете чай? — спрашиваю я.

— На самом деле мы не уверены. Я помню, как видела, что кто-то делал это с сосновыми иглами на Голодных Играх несколько лет назад. По крайней мере, мне кажется, это были сосновые иглы, — говорит Твил, хмурясь.

Я помню Дистрикт-8, уродливое городское место, зловонное от промышленных паров, люди живут в захудалых арендованных квартирах. Ни травинки в поле зрения. Никакой возможности что-либо узнать о природе. Это просто чудо, что эти двое смогли пройти так далеко.

— И еды нет? — спрашиваю я.

Бонни кивает.

— Мы взяли, сколько могли, но ее было так мало. Она закончилась почти мгновенно. — От дрожи ее голоса рушится моя последняя защита. Она просто голодающая покалеченная девочка, убегающая от Капитолия.

— Ну, ладно, значит, сегодня ваш счастливый день, — говорю я, ставя сумку для дичи на пол. Люди по всему Дистрикту голодают, но у нас еды еще более чем достаточно. Так что, я раздаю ее потихоньку. У меня есть свои приоритеты: семья Гейла, Сальная Сэй, некоторые другие продавцы из Котла, который был закрыт. У моей мамы есть другие люди, в основном пациенты, которым она хочет помочь. Этим утром я специально до отказа набила сумку едой, чтобы мама, увидев то, как опустела кладовая, подумала, что я пошла навестить голодающих. Так я выигрывала время, чтобы сходить к озеру, пока она не будет волноваться. Я собиралась раздать пищу вечером, когда вернусь, но теперь я понимаю, что этого не случится.

Из сумки я достаю две свежие булочки со слоем сыра, запеченного сверху. Они есть у нас дома всегда с тех пор, как Пит узнал, что они мои любимые. Я бросаю одну Твил, но подхожу и кладу другую Бонни на колени, так как ее зрительная координация в настоящее время кажется слегка сомнительной, а я не хочу, чтобы еда угодила в огонь.

— О! — говорит Бонни. — Это все для меня?

Что-то во мне переворачивается, потому что я вспоминаю другой голос. Руты. На арене. Когда я дела ей ножку грусенка.

— В первый раз съела целую ножку. — Неверие постоянно голодающего человека.

— Да, ешь, — говорю я. Бонни держит булочку так, как будто до сих пор не может поверить, что она реальна, и затем раз за разом погружает в нее зубы, не способная остановиться. — Будет лучше, если ты прожуешь ее. — Она кивает, пытаясь замедлиться, но я знаю, как это трудно, когда у тебя пустой желудок. — Думаю, ваш чай готов. — Я вытаскиваю консервную банку из золы. Твил находит в своей сумке две оловянные чашки, и я наливаю в них чай, ставя на пол охлаждаться. Они ютятся вместе, едят и дуют на чай, отпивая маленькими глотками, пока я развожу огонь. Я жду до тех пор, пока они не слижут жир со своих пальцев, чтобы спросить:

— Так какая у вас история?

И они рассказывают мне.