В кожанке модной и потёртой,
С наградой красной за войну,
Живой, весёлый и не мёртвый
Вернулся сын в свою семью.
Отец и мать ещё не стары,
И сёстры, братья подросли,
И не беда, что парень бравый,
Отвык от пахотной земли.
Не долго праздновали встречу,
Пришла весна, и не плошай,
Паши и сей и рожь, и гречу
Да собирай свой урожай.
Так руки вспомнили работу,
И под сохой бежит земля,
Люби крестьянскую заботу,
Уйдёт из памяти война,
А осенью сыграли свадьбу,
И младший брат жену привёл,
Ребячий гам залил усадьбу,
И старый дом опять зацвёл.
Хоть в тесноте, да не в обиде,
Все вместе жили три семьи,
Пахали стоя, пряли сидя,
А старый, лёжа на печи.
Лошадки три и две коровы,
Земли всего двенадцать ГА,
Все работящи, все здоровы,
И пахарей – три мужика.
Тридцатый год, пришло злодейство,
Да не из тучи грянул гром,
И раскулачили семейство,
Так разорили старый дом.
Скитались в поисках работы,
Скитались в поисках жилья,
И холод, голод и заботы,
Мать Доменика первой померла.
Я вопреки всему родился
И рад был с матерью, отцом,
На их загорбке поселился,
Грудным питался молоком.
А в тридцать третьем нас забрали,
Гэпэушники в плащах,
Отца без слов арестовали –
Семья считалася в бегах.
Там, в заключенье дохли люди –
Тайга, мороз, лесоповал.
И смерть косою жертву удит,
Отец в чужбине умирал,
Мать собрала ему посылку,
До адресата не дошла,
Казала смерть свою ухмылку,
И по пятам по следу шла.
Не горе помереть от пули,
В бою на фронте мужику,
Но мужика в тюрьму толкнули,
Понос кровавый на снегу.
Да не из той деревни Ванька,
Чтоб от поноса умирать,
Неубиваем Ванька-Встанька,
Война учила выживать.
Отец погибнет, но от пули,
Восемь быстрых лет спустя,
Его невзгоды не согнули,
Убьёт за родину война.
В глазах темнело и рябило,
Не держится в руках пила,
Совсем пропала в теле сила,
Он полоснул пилой себя.
Очнулся в госпитальной койке,
Тепло и сытно – благодать,
Так выживает в горе стойкий,
Не забоялся рисковать.
Явился папка мой тюремный,
А мне уж стукнуло шесть лет,
Мать говорила, что военный,
А этот нищим был одет.
Принёс в бумажке мне конфеты,
Горошек, кисленький внутри,
Прошли года, прошли и лета,
А вкуса лучше не найти.
Глядел тот дядька с удивленьем,
И я рассматривал его,
Глядел в ответ с недоуменьем,
Я принимал его тепло.
Прошло совсем малое время,
И я забыл тот день и час,
Когда нас всех давило бремя,
Когда отец был не у нас.
Я научился улыбаться,
Отец умел всех рассмешить,
И хохотать, и баловаться,
С тех пор я стал на свете жить.
Как мы любили на нём виснуть,
То время в доме – лучший час,
Он не давал грустить и киснуть,
Дурил с охотою для нас.
Я побывал у папки в кузне,
Качал меха, ему мешал,
Но мы трудились вместе дружно,
Он быстро молотом стучал.
Железо жаркое послушно.
Зажатое в стальных клещах,
Сгибалось так, как было нужно,
В отцовских лапистых руках.
А после шли и пили воду,
Ее бесплатно пил весь цех,
И шли вразвалку по заводу,
Я знал, что папка лучше всех.
Глядел на всех с Доски почета,
Он в галстуке, как инженер,
Костюм не новый, но по моде,
Мой папка – мастер добрых дел.
Пришла война, и я-то думал,
Он повоюет и придёт,
В военном в порохе костюме,
Винтовку, шашку привезёт,
Год сорок первый под Москвою,
Уж у ворот столицы враг,
Мы были малыми с тобою,
Отцы подставили кулак.
В злом небе хейнкели и бомбы,
И с ними мессеры, как псы,
В артериях дорожных – тромбы,
От взрывов рушатся мосты.
Зенитки торопясь стреляют
И попадают иногда,
А мессеры как волки нападают,
И из пике нас бьют наверняка.
Отец сражен в бою осколком,
Глаза слепил холодный пот,
Но так же быстро, чётко, с толком,
Без сбоя действовал расчёт.
Сжимались челюсти и брови,
Хватал урывком снежный лёд,
И под ногами лужа крови,
Упал – окончился налёт.
Но не был пост в бою оставлен,
Хоть кровь боец пролил свою,
И за отвагу был представлен,
Лишь к благодарности в полку.
Та благодарность – не награда,
Лишь похвала да на словах,
И на груди носить не надо,
И не начинка в пирогах.
Но благодарность много весит
Военных первых тяжких лет,
И орденов потянет десять,
Из пота, крови тот букет.
Так отогнали супостата,
От тех московских рубежей,
Обратно гнать подлюгу надо,
Прицелься в сердце и убей.
Прожектора ловили змея,
В тревожном небе под Москвой,
Пять хейнкелей свалила батарея,
Подбила снайперской стрельбой.
Святая радость – то награда,
Бойцам – солдатам за бои,
И самолёты супостата,
Дымились, сбиты у Москвы.
От парашюта в письме нитку,
Отец прислал на Новый год,
Хотел прислать ещё и плитку –
Им в плен попал фашист-пилот.
В пути до Ржева больше года,
В боях с расчётом прошагал,
В огне – пожаре нету брода,
Он снова раненый упал.
Те двести вёрст аж девять суток
Всё ехал поезд до Москвы,
Разрушены пути-маршруты,
И разворочены мосты.
Но тяжко было то раненье,
Да если б был пенициллин,
Тогда б дошло до них спасенье.
Но сиротой остался сын.
В могиле братской оказался,
В столице, раненой Москве,
И там навечно прописался,
Но приезжал ко мне во сне.
Как мерзко голодно и страшно
Зимой в морозы по ночам,
Но снился мне отец прекрасный,
Как рад был я его глазам.
Он говорил без слов – лучами:
Терпи, сынок, и надо жить,
Идёт Победа вслед за нами,
Но это надо заслужить.
Его товарищ в сорок пятом,
Принёс нам запах тех времён,
Отец сидел незримо рядом,
Чуть явь была, и будто сон.