Воспоминания: 1802-1825

Французы, уже почти всеми своими массами, бросились тогда с новым пылом на нашу пехоту; их кавалерия хотела смять ее, но была остановлена порядком и мужеством наших людей, только один егерский полк был приведен в замешательство и частично изрублен.

Я не мог отступить назад, так как позади меня была глубокая пропасть. Мне пришлось пойти влево, и я попал на ту самую местность, которую покинула наша пехота, а теперь занимала вся вражеская кавалерия. Я велел отвезти еще левее орудия, которые были уже почти непригодны к бою, и скомандовал атаку четырем казачьим полкам, поддержав их Павлоградским гусарским полком, построенным эшелонами, дивизион за дивизионом. Казаки бросились вперед с таким самозабвением, что первым же ударом опрокинули французские полки; гусары довершили успех атаки, смятый неприятелем егерский полк, чьи солдаты защищались сами по себе, был спасен, и мы проскакали, рубя французов, через вражеские батареи, уже громившие огнем нашу отступающую пехоту.

П.А. Строганов.

Смятение неприятеля было полным, но и гибель моей малочисленной кавалерии была бы неизбежной, если бы генерал Сакен не направил к нам на помощь генерала Васильчикова с одной гусарской и одной драгунской дивизиями. Они прибыли в тот момент, когда оправившаяся от своего первоначального расстройства французская кавалерия смяла мою конницу и начала ее преследовать. Это подкрепление остановило врага и позволило нам устроиться. Пехота продолжала свое отступление, а мы продолжали ее прикрывать. Оставшись хозяевами на поле сражения, французы решили не рисковать своей кавалерией и удовлетворились тем, что стали преследовать нас тем количеством пушек, которые местность позволяла им развернуть. Примерно 100 орудий двигались по нашим следам и поражали нас своим огнем.

Наша почти разбитая артиллерия могла отвечать им только слабым огнем, земля была мерзлая, ядра рикошетировали на огромное расстояние и падали в наши пехотные колонны, после того, как вырывали всадников или лошадей из наших рядов. Наши потери были огромны. Генерал Ланской, покрывший себя славой в нескольких кампаниях, и генерал Ушаков, подававший блестящие надежды, были смертельно ранены. Генералы Дмитрий Васильчиков и Юрковский выбыли из строя, множество отличных офицеров погибло. Граф Строганов имел несчастье увидеть, как почти перед его глазами ядро сразило его единственного сына и наследника его огромного состояния; он погиб в возрасте 17 лет. Почти все окружавшие меня офицеры были убиты или ранены; я очень сожалел о моем адъютанте Лантингсгаузене, который из-за своей блестящей смелости и деятельности являлся любимцем всего корпуса. В пехоте потери среди генералов, офицеров и солдат также были очень чувствительны. К концу дня генерал Сакен велел выставить 36 батарейных орудий для того, чтобы прикрыть наше отступление. Командовавший ими офицер вначале принял нас за неприятеля, и произвел по нам свой первый залп, но мы потеряли уже столько людей, что этот новый урон не смутил никого из нас.

Я был назначен руководить арьергардом; мне придали 2 полка егерей и одну батарею, с приказом удерживать до последней возможности место пересечения дороги из Суассона в Лаон и дороги, по которой шли наши войска. Это было необходимо для того, чтобы генерал Рудзевич, оставленный в Суассоне, смог исполнить приказ об эвакуации этого города и присоединиться к армии, которая вся собиралась в Лаоне.

Генерал Винценгероде весь день слышал страшную канонаду, и мог себе представить, насколько наш слабый корпус должен был от нее страдать. Тем не менее, он не двигался; дороги, на которые он рассчитывал, находились в очень плохом состоянии; авангард, возглавляемый генералом Чернышевым, тоже не прибыл. Таким образом, 10 тысяч человек кавалерии к большому счастью Наполеона пребывали в бездействии и практически оказались зрителями боя при Краоне. Ночь положила конец этому кровавому дню; я прибыл к указанному мне пункту. Обозы, раненые, а потом и отряд Рудзевича тянулись позади моего арьергарда и заполнили всю дорогу. Между тем, я стоял в непосредственной близости от победоносной армии Наполеона и не мог сомневаться, что на рассвете буду атакован. Я велел подсчитать численность своего отряда, и был поражен, узнав, что из почти 900 человек, состоявших утром в рядах Павлоградского полка, осталось немногим более 400. Казаки и егеря понесли потери в такой же пропорции. Всего у меня под ружьем было около 3000 человек. С первыми лучами солнца неприятель подался вперед, и я был вынужден возобновить свое отступление. Местность была изрезанная, а большая дорога петляла, что позволяло мне вначале легко скрывать слабость моего отряда, и от раза к разу останавливать наступательные движения неприятеля. Около полудня, когда я отступил еще не далее одного лье, прибыл генерал Чернышев со свежими войсками, чтобы сменить меня и мой изрядно утомленный отряд.