Воспоминания

Потом мы медленно ехали по деревне. Чумазые дети в коротких рубашонках играли в пыли. Перед кабаком стояли крестьянские телеги, привязанные к корыту, выдолбленному из большого бревна. Невысокая трава возле изб была покрыта грязью и вытоптана.

Слева стояла церковь с зеленой крышей, а сразу за ней — широкие деревянные ворота имения, распахнутые нам навстречу.

Кучер медленно сворачивал, стараясь не зацепить колесами столбы ворот, и мы въезжали на прекрасную аллею из четырех рядов огромных лип. В конце ее находился залитый солнцем дом. Дядя Сергей стоял на балконе над входом и улыбался нам. Кучер ловким движением останавливал тройку. Лакеи в белых ливреях сбегали по ступеням, чтобы помочь нам выйти. Все были рады, что мы снова приехали, слуги относились к нам как к хозяйским детям. В полумраке вестибюля, где было прохладно и приятно пахло цветами, дядя нежно заключал нас в свои объятия.

«Наконец то вы здесь! — радовался он, протягивая руку нашим гувернанткам, которые почтительно кланялись, делая реверанс. — Идемте в ваши комнаты».

Вдоль длинного коридора он вел нас в большую комнату для игр, которая выходила на веранду. Здесь царила душистая прохлада, поскольку от солнечных лучей ее защищал балкон второго этажа. Мне были отведены две комнаты слева от нее, а Дмитрию — две справа.

Пока мы без умолку трещали, пытаясь рассказать дяде Сергею все сразу, появлялась тетя Элла и холодно обнимала нас, а мы, взяв ее руки, целовали их. В этот момент мы радовались и встрече с ней тоже, поскольку не сомневались, что здесь мы как у себя дома. Дядя очень хотел, чтобы так и было, и тетя со временем свыклась с этим.

3

Каждое утро до завтрака мы с дядей совершали обход хозяйства. Сначала наведывались в коровий хлев и выпивали по стакану парного молока. Потом шли смотреть на куриц, с важным видом расхаживавших по птичьему двору, и уходили со свежими яйцами, которые были припасены для нас.

После прогулки мы обычно пили кофе на балконе. К нам сюда приходила тетя после часовой прогулки в одиночестве. Дядя просматривал газеты, а тетя — английские иллюстрированные журналы или французские журналы мод. Она вырезала из них то, что ей нравилось или привлекло внимание, и собирала вырезки в альбомы, используя их при разработке своих туалетов.

После этого у нас начинались уроки, которые продолжались до одиннадцати часов. Освободившись, мы обычно устремлялись под тень деревьев или к воде, где играли, а когда стали постарше, то часто ходили в это время купаться. На берегу среди зарослей у нас была своя маленькая кабина с замшелыми и скользкими ступенями, уходящими в воду. Мы по очереди раздевались там и спускались к реке, которая не была ни чистой, ни глубокой. Справа от кабины было подобие пляжа с мелким песком, здесь обычно располагалось на солнце деревенское стадо. Отсюда доносилось мычание коров, блеяние овец и крики деревенских ребятишек, пришедших купаться. И все это создавало особую атмосферу лета в Ильинском. Когда в жаркий июльский день я прикрываю глаза, мне кажется, что я снова слышу их.

После купания мы торопливо возвращались домой, чтобы успеть ко второму завтраку. У дяди был установлен строгий распорядок, и минутное опоздание могло повлечь замечание и даже наказание. Мы плотно завтракали и шли пить кофе или на примыкавшую к столовой веранду, или на балкон к тете.

За столом я сидела рядом с дядей, а около меня — Дмитрий. Если были гости, кого нибудь из них сажали подле меня, и дядя следил за тем, как я поддерживаю беседу. Мне делали строгие замечания и даже наказывали, если я не находила темы для разговора. За официальными завтраками всегда собиралось человек пятнадцать—двадцать, то были для нас самые тягостные моменты дня.

Выпив кофе, дядя шел к себе вздремнуть, он растягивался в кресле, а ноги клал на покрытый газетой стул, чтобы не испачкать его сапогами. Тетя спускалась в сад и устраивалась в тени крытой террасы, где всегда было прохладно. Здесь она рисовала, или кто нибудь читал вслух, когда она и придворные дамы вышивали. К серьезной литературе здесь не обращались, поскольку, как я помню, у тети были немалые трудности с «Записками из мертвого дома», когда она впервые попыталась познакомиться с Достоевским. Она недостаточно хорошо знала русский язык, чтобы читать его самой, а потому одна из придворных дам читала ей вслух. Тетя была неприятно поражена слишком реалистическими подробностями и не допустила бы публичного чтения таких вещей.

Французская литература не вызывала у нее восхищения; однажды она сказала мне по поводу одной дамы, чье поведение считала несколько легкомысленным, что это фривольные французские романы повлияли на нее. В то время она читала книги только английских авторов и была осторожна в их выборе.