Воспоминания

– Ты, Аннушка, не думай чего… Ведь тоже она женщина, а всякой женщине поглядеть охота на того, про кого все шумом шумят. Вот!.. А что она подруга Гневной – так что? И не подруги ведь, а так, любятся. Так это что же!.. Сегодня Гневной верит, ее любит, а завтра в меня поверит, меня полюбит.

Больше ничего не стал говорить. Не любит он говорить о тех, кем интересуется.

Вечером старец телеграфировал Папе в Ставку:

«Папа дорогой мой. Пути Господни неисповедимы. Близок час суда праведного. Умягчи свое сердце, чтобы был на земле мир, и будет воля Господня. Молюсь о тебе и о мире. Григорий».

Мама говорит – каждое слово старца там, в Ставке, для Папы – как перст Божий.

* * *

Такая тоска. Места себе не нахожу!

Мама телеграфировала Папе[339]. Ждем ответа. Мама все еще на что-то надеется. А у меня – пусто, теряю силы… Господи, спаси и помилуй! Господи, не дай свершиться греху великому! Господи, сохрани его для нас, для России, для святой церкви!.. Господи!..

Только что была в. кн. Мария Павловна; говорит, что Ирэн[340] приехала или приезжает. Я не совсем поняла. Но важно одно, что у них вчера был Побирушка и определенно уверяет, что он жив. Может, где больной, но жив. И главное – дескать, гр. Ф.Ф.Юсупов, муж Ирэн, ничего не знает.

У меня такой сумбур в голове, что как-то не соображаю. Вижу, что она искренно верит в то, о чем говорит. Ну а мне кажется, что все это только для того, чтобы отвлечь наше внимание.

Приезжал отец. Сказал определенно:

– Убит. Очевидно, при участии в. кн. Дмитрия Павловича… Ну и мужа Ирэн… Но еще не доказано. Тело не найдено…

Тело!.. О Боже – тело!

Потом отец стал говорить о том, что мне надо подумать о себе. Какая чушь! Разве те, что убили, не знают, что я без него – мертвое тело?.. Никому не нужное. Балласт.

Отец говорит – если все подтвердится (а он в том уверен), то надо принять меры к тому, чтобы мне переселиться.

Куда? Зачем?

Мама говорит, что я должна переселиться во дворец. А мне как-то все равно. Я знаю, что без него я для врагов неопасна. Кому я нужна, если самой себе опостылела?

Какое-то безумие.

Великая княжна Татьяна Николаевна говорит:

– Если это правда, то это слишком большое несчастье для Мамы. Она не может справиться и с горем, и с тем грузом, который взвалила на свои плечи в надежде, что он ей поможет. И еще страшнее становится, так как они все считали, что помехой служат старец и Мама. Это очень страшно…

А вот слова великой княжны Ольги Николаевны:

– Большая потеря… Большое горе… Но лучше перестрадать, чем всегда и отовсюду чувствовать уколы.

Мама окаменела. В ее глазах такая тоска. Но она еще верит в то, что он

вернется. А я не верю.

Ужас! Ужас! Ужас!

* * *

Все так дико, так нелепо. Слухи, слухи, слухи. Голова трещит от слухов… А город кипит, точно котел со смолой. Голодные бунты. Забастовки. Открытые выпады против трона. Куда, куда мы идем? Государственная дума требует смену министров; но поможет ли это? Кто и чем заставит их всех молчать? А самое страшное – это голод.

Голод создает не только бунты, но и все может уничтожить.

И действительно, если вдуматься, то видишь, что эти голодные должны на все пойти. Потому что им терять нечего. Будут молчать – умрут от холода и голода. Будут кричать – тоже, может быть, умрут, а может – вырвут для себя кусок… Да, что-то назревает в городе, а может – и во всей стране. Так страшно, не знаешь, чего и ждать.

Мама еще верит в то, что если принять строгие меры, то порядок будет восстановлен…