Воспоминания дипломата

   Как бы то ни было предложение Советского правительства об общем участии воюющих держав в мирных переговорах было во многих отношениях своевременно. С одной стороны, уже тогда чувствовалось, что Германия вот-вот предпримет последнее наступление на Париж, перебросив для этого освободившуюся на Восточном фронте двухмиллионную армию. А с другой стороны, Италия терпела поражение за поражением на австрийском фронте, и на помощь ей должен был прийти вспомогательный англо-французский корпус. Большая часть американских сил еще не была достаточно обучена для отправки в Европу. Очень возможно, что в ноябре 1917 г. Италия и Англия были близки к тому, чтобы пойти на обсуждение советских мирных предложений, но затем уступили перед настояниями Франции продолжать войну. Франция в этом случае действовала из чувства традиционной ненависти к Германии. К тому же в последний период войны парижские правящие круги находились под влиянием русской контрреволюционной эмиграции, убеждавшей их, что новое петроградское правительство весьма непрочно и просуществует лишь несколько недель.

   Для отъезда все было готово. У меня на руках дипломатический паспорт, в котором значится, что я, советник российского посольства в Мадриде, возвращаюсь со своей дочерью на родину. Но рядом с английской и швейцарской визами (я на всякий случай взял и ту и другую) не хватало еще визы французской. Париж ее задержал, а когда она была получена, то я, к большому моему удивлению, увидел, что вместо всех льгот, любезно предоставленных мне английским посольством как дипломату, французская виза была дана с ограничением пребывания на территории Франции 24 часами. Признаюсь, это меня взорвало. Наши так называемые союзники после моей 25-летней работы в рядах русских дипломатов в непосредственном, самом близком сотрудничестве с французскими признавали меня "нежелательным" элементом и сократили до минимума время моего пребывания во Франции. При таких условиях я решил окончательно, что через Париж, а следовательно, и Лондон не поеду и направляюсь на родину, как это значилось в паспорте, через Швейцарию и Германию. Французы меня преследовали как русского за то, что я таковым и остался, заняв после перемирия на Восточном фронте нейтральную позицию, и, естественно, пожелал облегчить мирные задачи нового, Советского правительства. Положение было ясно: нормальная дипломатия была заменена дипломатией военной. Иначе не могло бы случиться, чтобы на дипломатическом паспорте нейтральной страны, каковой была Испания, поставили ограничительную транзитную визу.

Между Мадридом и Женевой (1918)

   Первого февраля 1918 г. мы с дочерью выехали из Мадрида. На вокзале нас провожали несколько испанских приятелей, помощник нашего военного агента и участники русского балета во главе с Дягилевым.

   Кстати о балете. Успех труппы Дягилева в Мадриде и Сан-Себастьяне был колоссальным. Кроме того, Дягилев объединил вокруг себя многих представителей художественного мира и почитателей его таланта самых разнообразных национальностей. Будучи в течение долгого времени в испанской столице лишенным всякого русского общества, я был вполне вознагражден появлением в Испании на второй год войны дягилевского балета. Благодаря ему я познакомился с целым рядом музыкальных и других знаменитостей, как например с Игорем Стравинским, Н.Н. Кузнецовой, художником Пикассо, Нижинским, пианистом Рубинштейном, художником Ларионовым и др. Как я указывал ранее, пребывание труппы Дягилева в Мадриде затянулось вследствие той же политики самоуправства второго отдела французского главного штаба. Несмотря на мои настойчивые советы этого не делать, Дягилев как-то сам на себя донес французам. Он сообщил, что в его труппе находится в качестве секретаря австрийский подданный поляк Друбецкий, муж балерины Пфлянц. В результате весь балет подвергся бойкоту, несмотря на то что большим другом Дягилева был Памс, министр внутренних дел Франции и бывший кандидат в президенты республики. Не помогло и то, что в Париже труппа Дягилева была хорошо известна и танцевала там в пользу французского Красного Креста. По-видимому, покровительство не только посла или министра иностранных дел, но даже и министра внутренних дел никакого значения во Франции больше не имело.

   Примерно через месяц после моего отъезда труппе Дягилева удалось покинуть Мадрид, где 70 ее участников уже начали бедствовать вследствие окончания ангажементов. Благодаря содействию того же Артура Гардинга балет, наконец, выехал в Лондон через Лиссабон. Вообще лиц, пострадавших от французского террора, было в то время очень много: таковы были плоды замены дипломатии ее незаконной сестрой - дипломатией военной. Процветала политика виз и других проявлений полного произвола в отношении собственного населения и населения соседних стран, сколь бы нейтральны они ни были. Последние, по мнению французов, должны были как бы войти в пределы их все расширявшейся гегемонии.