Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]

«О моя возлюбленная Каролина! Вот я снова упал с небес на землю, которая для меня пустыня, когда рядом нет тебя! Что же это было — сон, реальность? Богиня — не ведаю, была ли то Геба или Венера, ведь обе златовласы, юны и прекрасны, — она подносила мне амброзию, наполняла мою чашу нектаром… О, я узнал вкус божественного напитка, когда всю последнюю ночь пил его, касаясь твоих уст, — он был еще более пьянящим, чем тот, что ты наливала мне накануне. Каролина, возлюбленная моя, о, думай лишь об одном, вложи весь свой ум, всю душу и сердце, все силы, которыми Господь одаривает любовь, в единственную заботу — как нам встретиться. Я жажду еще одной ночи, звездной ночи наших поцелуев, подобной тем, что сверкают в моей памяти в тысячу раз ярче, чем мои дни.

Увы! Почему ты королева? Зачем ты не родилась просто одной из красивых девушек того греческого острова, наряд которых был на тебе вчера? Тогда бы тебя не караулили ни часовые дворца, ни придворные дамы, что стерегут в его коридорах, ни король, охраняющий супружескую спальню. Была бы только лодка, качающаяся на морских волнах у нас под ногами, небо над головой, высокий мыс со сладостным именем Мизена, залив любовных воспоминаний под названием Байского, апельсиновые рощи, где мы заблудились бы и постарались как можно позже найти дорогу в дивный край, в Сорренто! О, жизнь вместе с тобой, свобода вместе с тобой, горе вместе с тобой, смерть вместе с тобой, но ничего без тебя — ни славы, ни счастья, ни даже места одесную Господа нашего!

Твой Джузеппе».

Вздохнув, я уронила письмо.

— Ты веришь, что он меня любил? — спросила королева, поднимая письмо и прижимая его к губам.

Я молчала.

— О, я понимаю, — проговорила она. — Ты спрашиваешь себя, не решаясь задать такой вопрос мне, как, будучи любима таким человеком, я согласилась, чтобы его удалили от меня; ты спрашиваешь себя, как можно было, любя его, полюбить другого… Нет, я не полюбила другого, я стала его любовницей, только и всего. Чего ты хочешь! Клеопатра, перед тем возлюбленная божественного Цезаря, стала любовницей пьяницы Антония… Не будем больше говорить об этом, это мой позор. Хочешь взглянуть на его портрет?..

Резким, почти гневным жестом она раскрыла футляр и поднесла к моим глазам чудесную миниатюру.

Там был изображен мужчина лет двадцати восьми-тридцати с благородно бледным лицом, скорее суровым, чем нежным, с красивыми черными глазами, темноволосый. На нем была форма капитана полка Липариотов. Портрет был начат на следующий день после достопамятного маскарада, отмеченного вересковой веточкой и прославленного в письме, а преподнесен королеве в ту ночь, о которой он просил с такой настойчивостью.

В эту минуту в дверь постучали.

— Кто там? — резко спросила королева, пряча в ларец цветы, письма и портрет так поспешно, словно боялась, как бы посторонний взгляд не осквернил их.

— Это я, государыня, — послышался мужской голос.

Брови королевы нахмурились, придавая ее красивому лицу выражение невероятной жесткости.

— Я же сказала, что я никого не принимаю, — произнесла она.

— Даже меня? — спросил голос.

— Когда я говорю никого, — заметила королева ледяным тоном, — это значит, что исключений не может быть.

— Но я должен сообщить вашему величеству важнейшие политические новости.

— Сообщите их королю; на сегодня я уступаю ему всю свою власть.

— И все же, когда ваше величество узнает, о чем идет речь…

— Сегодня я не желаю ничего узнавать, — нетерпеливо воскликнула королева, топая ногой.

— Ваше величество находится в обществе леди Гамильтон?