Воспоминания и рассказы

С игрушками у меня было не густо, но они были. Были какие-то машинки, но я их плохо помню. Я их быстро ломал, пытаясь узнать, что у них внутри. Запомнился маленький трехколесный велосипед. Не помню откуда он взялся, но на нем я ездил долго, пока в колесах не поломались спицы. А еще, когда я катался на этом велосипеде, на меня налетел драчливый петух и начал меня клевать. Я очень испугался и, как результат, начал заикаться. Пришлось отцу везти меня к бабке-шептухе. Помогло. Заикание прошло. Было еще одно неприятное событие. Не помню только, до этого случая или после. Отец ехал в лес за хвойными иголками арбой, запряженной быками. Я сидел в этой арбе, а отец шел рядом. Водитель встречной автомашины посигналил, здороваясь с отцом, а быки испугались и понесли. Я даже не предполагал, что быки могут так быстро бегать. Отец остался далеко позади, а я ухватился за вертикальные палки арбы и со всех сил старался удержаться. Арба так переваливалась с боку на бок, что я боялся чтобы она не перевернулась. Быки успокоились и остановились довольно далеко, метров через 500. Тогда я испугался не очень сильно, обошлось без последствий.

А велосипед валялся сломанным, пока не приехал в гости брат отца дядя Миша. Он периодически приезжал к нам в Нежин за запчастями к экскаваторам. Приехавший вместе с ним водитель увидел этот велосипед, взял пассатижи, обычную проволоку, и поставил ее вместо утерянных спиц. Я был счастлив, велосипед снова ездил. Кроме того, дядя Миша привез мне двуствольное курковое ружье, которое стреляло пистонами. Пистоны правда очень быстро кончились, но зато такого ружья ни у кого не было. Позже дядя Миша подарил мне еще одно двуствольное ружье. Это уже была бескурковка, стреляла пластмассовыми шариками или, как я потом приспособился, корковыми пробками от бутылок. Ружье было большое, почти как настоящее. Чтобы его зарядить, нужно было переломить его пополам, как настоящее, а затем привести в исходное положение, вставить шарики или пробки прямо в стволы и можно стрелять. Шарики правда тоже скоро закончились, пришлось приспосабливать пробки, но они были великоваты и их нужно было обрезать. Это ружье также долго не протянуло, сломались пружины.

Следующее воспоминание, бабушка уже не встает с постели, как теперь знаю, упала с лестницы и сломала шейку бедра. Мы с Аллой играем в доме под ее присмотром пока родители на работе. Я что-то хулиганю, и бабушка мне говорит, что она все видит и грозится рассказать обо всем родителям. На что я ей заявил: «тогда я тебе глаза выколю, чтобы не видела». Одним из средств воспитания у нас была постановка в угол, на этот раз я его заслужил. У Аллы с углом было все менее болезненно. Немного постояв, она говорила, что так делать больше не будет, и ее выпускали. Я же никогда не просился, и меня выпускали только перед сном.

Бабушка умерла. Я сначала не осознавал происшедшего, а потом спрятался в яслях кошары и там плакал. Там меня и нашли перед отъездом на кладбище, посадили вместе с Аллой на телегу к деду Митрофану, на которой везли веревки и лопаты. Шел дождь и нас накрыли каким-то брезентом или попоной.

В дальнейшем, пока родители на работе, нас оставляли дома одних, строго-настрого приказывая никому дверь не открывать. Так мы и сидели, выходя из дома только в туалет. Как-то пришел Витя Осипенко с ребятами, звали гулять, обещали дать леденцов, если выйду. Я не выдержал, вышел, и леденцы взял, но идти гулять отказался. Витя потребовал вернуть леденцы. Я разозлился, выбросил леденцы в траву ему под ноги и вернулся домой. Но леденцов было жалко, и когда вернулись родители, часть из них мы с Аллой нашли и съели.

Запомнилось еще лечение. Каждый день нужно было пить этот противный рыбий жир. Кто его только придумал? Даже дышать паром над горшком картошки при простуде было легче. Еще давали пить сок из листьев алое и натирали грудную клетку растопленным гусиным жиром при простуде. Помогало. А чай, заваренный на ветках смородины и малины, да еще с малиновым вареньем – это всегда с удовольствием.