Воспоминания и размышления

Газеты брал после мастера Колесова, который был политически грамотнее других. Журналы давал мне Александр, книжки покупал сам на сэкономленные «трамвайные» деньги. Пошлет, бывало, хозяин отвезти меха какому-либо заказчику в Марьину рощу или Замоскворечье, даст пятачок или гривенник на конку, а я взвалю мешок с мехами на спину и айда пешком, а монету сберегу на книжку.

На четвертом году ученья меня, как физически более крепкого мальчика, взяли в Нижний Новгород на знаменитую ярмарку, где хозяин снял себе лавку для оптовой торговли мехами. К тому времени он сильно разбогател, завязал крупные связи в торговом мире и стал еще жаднее.

На ярмарке в мою обязанность входили главным образом упаковка проданного товара и отправка его по назначению через городскую пристань на Волге, пристань на Оке или через железнодорожную товарную контору.

Впервые я увидел Волгу и был поражен ее величием и красотой – до этого я не знал рек шире и полноводнее Протвы и Москвы. Это было ранним утром, и Волга вся искрилась в лучах восходящего солнца. Я смотрел на нее и не мог оторвать восхищенного взгляда.

«Теперь понятно, – подумал я, – почему о Волге песни поют и матушкой ее величают».

На Нижегородскую ярмарку съезжались торговцы и покупатели со всей России. Туда везли свои товары и «заморские купцы» из других государств. Сама ярмарка располагалась за городом между Нижним и Канавином, в низкой долине, которая во время весеннего паводка сплошь заливалась водой.

На Нижегородскую ярмарку собиралось великое множество всякого люда, стремящегося подработать кто честным трудом, а кто темными делами. Туда, как воронье, слетались воры, проститутки, жулики и разные аферисты.

После Нижегородской ярмарки в том же году пришлось поехать на другую ярмарку, в Урюпино, в Область Войска Донского. Туда хозяин не поехал, а послал приказчика Василия Данилова. О ярмарке в Урюпине у меня не осталось таких ярких воспоминаний, как о Нижнем Новгороде и Волге. Урюпино был довольно грязный городишко, и ярмарка там по своим масштабам была невелика.

Приказчик Василий Данилов был человек жестокий и злой. До сих пор не могу понять, почему он с какой-то садистской страстью наносил побои четырнадцатилетнему мальчику по самому малейшему поводу. Однажды я не вытерпел, схватил «ковырок» (дубовая палка для упаковки) и со всего размаха ударил его по голове. От этого удара он упал и потерял сознание. Я испугался, думал, что убил его, и убежал из лавки. Однако все обошлось благополучно.

Когда мы возвратились в Москву, он пожаловался хозяину. Хозяин, не вникнув в суть дела, жестоко избил меня.

В 1912 году мне посчастливилось получить десятидневный отпуск в деревню. В то время там начался покос – самый интересный вид полевых работ. На покос приезжали из города мужчины и молодежь, чтобы помочь женщинам быстрее справиться с уборкой трав и заготовкой кормов на зиму.

Из деревни я уехал почти ребенком, а приехал в отпуск взрослым юношей. Мне уже шел шестнадцатый год, я был ученик по четвертому году. Многих за это время не стало в деревне – кто умер, кого отправили в ученье, кто ушел на заработки. Кого-то я не узнавал, а кто-то не узнавал меня. Одних согнула тяжкая жизнь, преждевременная старость, другие за это время выросли, стали взрослыми.

В деревню я ехал дачным малоярославецким поездом. Всю дорогу от Москвы до полустанка Оболенское простоял у открытого окна вагона. Когда четыре года назад я ехал в Москву, была ночь, и я почти не видел местность вдоль железной дороги. Сейчас с интересом рассматривал станционные сооружения, изумительной красоты подмосковные леса и перелески.

Когда проезжали мимо станции Наро-Фоминск, какой-то человек сказал своему соседу:

– До пятого года я здесь часто бывал… Вон видишь красные кирпичные корпуса? Это и есть фабрика Саввы Морозова.

– Говорят, он демократ, – сказал второй.

– Буржуазный демократ, но, говорят, неплохо относится к рабочим. Зато его администрация – псы лютые.

– Одна шайка-лейка! – зло сказал сосед.

Заметив, что я с интересом слушаю (припомнив разговор в вагоне об этой же фабрике, который я слышал несколько лет назад), они замолчали.

На полустанке Оболенское меня встретила мать Она очень изменилась за эти четыре года и состарилась. Что-то сжало мне горло, и я еле сдержался, чтобы не разрыдаться. Мать долго плакала, прижимала меня шершавыми и мозолистыми руками и все твердила:

– Дорогой мой! Сынок! Я думала, что умру, не увидев тебя.

– Ну, что ты, мама, видишь, как я вырос, теперь тебе будет легче.

– Дай-то Бог!

Домой мы приехали уже затемно. Отец и сестра поджидали нас на завалинке. Сестра выросла и стала настоящей невестой. Отец сильно постарел и еще больше согнулся. Ему шел семидесятый год. Он как-то по-своему встретил меня Поцеловались. Думая о чем-то своем, он сказал:

– Хорошо, что дожил. Вижу, ты теперь взрослый, крепкий.

Чтобы скорее порадовать своих стариков и сестру, я распаковал корзину и вручил каждому подарок, а матери, кроме того, три рубля денег, два фунта сахара, полфунта чая и фунт конфет.