Вспоминая о мусульманах, армянах и прочих, я не заметил, что очередь в кассу уже почти подошла ко мне, пора было перестать плавать в воспоминаниях. Я быстро расплатился за билет на поезд, пришлось выкупить все купе, время пошиковать прям пришло, бохатый писатель едет домой. Сувениров правда другу я не принес, но думаю и меня хватит.
Через час я уже стоял на нужной платформе, в руках сжимал свои билеты. Как оказалось места на такие дальние поезда были свободны в большинстве своем, одно дело в небольшую деревеньку близ Москвы поехать, другое дело почти, что на другой конец Европейской части России.
Через ещё один час поезд прибыл на станцию, он быстро поднялся по лестнице и предоставив проводнице свой билет, он был усажен в собственное купе. Положив под седушку сумку и повесив бушлат на крючок, он сел у окна и начал внимательно вглядываться в проходящих по станции людей, в их угрюмые, грустные и скучные лица. Их общую бедность и стало ему грустно, грустнее обычного, а ведь он пробыл здесь прилично. С неба снова пошёл снег и мерными шапками он ложился на проходящих людей, стоящих ментов, стоящие поезда. Мужчина вздохнул и закрыв глаза попытался обдумать свой план действий.
Поезд проезжал по необъятной и пустующей дороге. Серое небо вокруг, будто загрязненное за все время существования человечества, угрюмо преследующие состав из металла и дерева. Изредка вдали виднелись не то заводы с фабриками, принадлежащие местным чиновничкам, не то заброшенные, эти же фабрики и заводы, принадлежавшие своими пустыми, грязными, запыленными и насыщенными металлом помещением новому народу, новому городу и новой стране. Старая же, как воздушный шарик проткнутый иглой быстро исчез, лопнул и разорвался на тысячи кусков, выпустив на свободу и бросив на произвол судьбы миллионы граждан. А, казалось бы, всего то, шарик взорвался.
Взор Июля то и дело цеплялся за проходящие мимо его купе людей. Тургеневские девушки с бедновато-пустыми и невразумительными лицами, мужчины разных эпох. Эпох солдатни и грязи, эпох жвачки и джинс. Его начало воротить, воспоминания начали накладываться друг на друга. Прошлое Июля снова начало напоминать о себе. Босоногое, бедствующие и устрашающие детство с пустырями, вечными разговорами у тлеющего костерка и запахом. Запахом того, уже давно потерянного времени. Грязный чердак где в один момент он с Митькой искал летучих мышей, тайники военных и остатки строителей, о коих часто рассказывал местный старичок Владимир, сидящий на лавке и смолящий каждый день по пачке Беломорки. В другое время на этом чердаке Июль был там с Леночкой, прекрасной, умной и тихой. Пусть даже периодически выходящий из неё сладострастный крик нарушал пыльную тишину чердака в то время, когда руки Июля аккуратно исследовали тело Леночки. Леночка, несмотря на это всегда была мила, спокойна и невинна. Такой же когда то, может быть и не до конца, была и страна.