Воспоминания. Книга об отце

Как виноградная лозаЗмеен,Как юность первого дняДревен…Залетным переливом соловьяОн высылал вперед себя свой голос,Порою остр с оттенком лезвия,Но чаще звук был светел, нерасколот.Затем весь облик выступал ясней:Извилистая длинных губ улыбка.

Высоты мудрой седины, пенснэ,Движений женственная зыбкость.Завесы пурпур, жезлы, рамена,Подземный храм, сплетенные ехидны,Зал малахитовый под диском дняНа будничной земле казались очевидны.Чудесное чудовище пещерВ ученейшем скрывалось человеке.Страны других весов, особых мер,Куда текут не возвращаясь реки.

Томим безмерной давностью времен,Он, не желая, слишком много помнил,Древнейшее не проходило в немКак после пира вяжущая томность.Но почему его тончайших слухИ гений, словно свет мгновенный,Дар превращенья, устремленный духНе овладели властью поколеньей?В нем есть вина. Пещеры тайный мракСкрывал порой не россыпи алмазов,

В нем различает напряженный зракСомнительную двойственность соблазнов.Но за вину кем может быть судимЧудесный образ, близкий Леонардо?Не виноват ли больше перед нимРод неотзывчивый, неблагодарный?Былое восхищение храня,Мы все забвению не уступаемЗаливы рек, блаженные моря,Которые его, лелея, обтекали.

1939 год.

ПРЕДИСЛОВИЕ К СТИХАМ ОЛЬГИ МОЧАЛОВОЙ

Искусство наших дней не знает общей, прямой, ровной дороги. Вразброд торят пионеры нехоженные пути, забираясь порой в невылазную глушь, и не всем легко и по сердцу пробираться за ними звериной тропой.

Такова и лирика О. М. Не всем сразу прозвучит она полным и внятным голосом; зато не раз и вознаградит прислушивавшихся и вникавших интенсивным просверком жизненной правды и своеобразной, причудливой красоты.

Ночь — и небесный всадник развернул «свиток точных звезд». Летний зной и «колонны воздуха перепилены алмазным журчанием птиц». Зима — и «белкой на землю спрыгнул снежок». О воде — «нет женственнее переходов — возвращаться и умирать». О вечере — «Богородица кротких рук». О котенке: «обрывочком пиратских грез котенок мой живет»! И еще — «шелковинка моя, водопадик, забавный до искр паяц, суматоха моя, котенок, потеха, посмеха, кот». «Столько нанюхался леса, заподозрел ведьминых грез, что рубин пред тобою безволен, женщина несильна».

О жизни: — «Итальянский мальчик». О сирени: «Как страсть гениальной старухи, протягивает руки, изысканна и страшна».

О душе: «Из обломков радуг моих построй человечью душу».

Любимый «прием» поэтессы, проще сказал бы — оригинальная особенность — парадокс воображенья.

Поэзия ли это? Но как назвать иначе сжатую в немногих с налета, но не случайно схваченных словах, такую встречу души и жизни, когда последняя неожиданным поворотом и выраженьем лица как бы проговаривается и выдает что-то о себе первой. А эта мгновенно ловит вырвавшиеся просверком полупризнания и делает из этого лишнее слагаемое своей дружбы и вражды, влюбленности в мир и ненависти к миру? Поистине, это схватыванье чужого и нечаянного в изведанном и обычно — замкнутом, это целостное изживанье в типичном явлении его внезапно усмотренной разоблаченной единственности и вместе общности с отдельным и чужеродным — составляет индивидуальную основу поэзии, как творчества образов.

Искусство ли это?