Воспоминания о людях и событиях

Берия и Маленков уже давно с опаской поглядывали на Жукова, а после войны приложили все усилия, чтобы своими интригами подорвать доверие Сталина к нему.

Я сам из уст Маленкова слышал, что он как-то в разговоре иронически отозвался о Жукове – «наш наполеончик».

Сталина запугивали чрезмерной популярностью Жукова в народе, в армии и за рубежом.

Реактивная революция

Во время войны все силы авиационной промышленности были направлены на количественный выпуск боевых самолетов.

Но вот война закончилась нашей победой.

Программа выпуска самолетов была резко сокращена, и я поставил перед наркомом Шахуриным вопрос об использовании освободившихся мощностей серийных заводов для помощи опытно-конструкторским и научно-исследовательским организациям при решении задачи создания и организации производства реактивных самолетов. Вопрос этот ставил я неоднократно и каждый раз в ответ:

– Получим указание ЦК, – тогда и займемся этим делом. А тем временем вместо самолетов заводы, чтобы занять рабочих, стали штамповать алюминиевую посуду: тарелки, бидоны, кастрюли и тому подобное.

Возникали опасения, как бы и теперь не повторились ошибки и просчеты, допущенные в прошлом, как бы бездеятельность и потерн времени в ожидании команды не привели к серьезному отставанию авиации.

По этому вопросу в начале сентября 1945 года, отметив, что, если не принять немедленных мер, мы отстанем от Запада по реактивной авиации, я написал два письма одинакового содержания – Сталину и нашему шефу Маленкову.

Через пару дней вызывает меня Шахурин, у него в кабинете за столом сидят все его заместители во главе с Дементьевым. Не приглашая сесть, Шахурин обратился ко мне:

– Товарищ Маленков прочитал ваше письмо и поручил передать, что когда будет нужно, получим необходимые указания ЦК – ясно?

– Он думает, что умнее всех и хочет за счет серийных заводов на чужом горбу в рай въехать, – подал реплику Дементьев.

– Возможно, что я и не умнее всех, но дальше ждать невозможно, – ответил я.

– Ну это ваше дело, – ответил Шахурин.

Не сказав больше ни слова, я повернулся и ушел.

А от Сталина, который был в отпуске – пока ни слуху, ни духу. Я был очень расстроен.

17 декабря 1945 года Сталин вернулся с Кавказа из отпуска и вечером 19 декабря вызвал нас с наркомом к себе.

Настроение у Сталина было хорошее, выглядел он бодрым, свежим и помолодевшим. Он поинтересовался, как идут дела в Наркомате, чем занимаются заводы. Все это было очень добродушно и, я бы сказал, доброжелательно. Потом он вынул из кармана какую-то много раз сложенную бумажку, развернул ее и обратился ко мне:

– Вот письмо, которое я получил от вас перед отпуском, об угрозе отставания нашей авиации и об отношении к этому вопросу в Наркомате. Как обстоит дело с этим теперь, что изменилось за это время? Соответствует ли написанное вами сегодняшнему положению?

Я был очень удивлен, никак не предполагая, что моя записка сохранилась, что Сталин не забыл о ней, а наоборот, по-видимому, во время отпуска думал о затронутых вопросах и вызвал нас для разговора по этому поводу.

А нарком тем более не подозревал, что письмо, с которым его ознакомил Маленков, было мной послано и Сталину.

– Так как же, – спросил Сталин, – соответствует ли ваша записка настоящему положению дела?

– Ничего не изменилось, товарищ Сталин. Я думаю, что соответствует.

– А я думаю, что не соответствует. Я думаю, что положение гораздо хуже, чем вы пишете в записке, и только ограниченные, недальновидные люди могут этого не видеть, – сказал он, в упор глядя на наркома. – Я думаю, что мы уже отстали и сейчас надо принимать срочные меры к тому, чтобы ликвидировать это отставание. Побыстрее подготовьте ваши предложения и пришлите в ЦК.

На этом разговор окончился.

На другой день нарком собрал нас, опытников, для рассмотрения подготовленных нами предложений.

Однако с самого же начала рассмотрения проекта наркому не понравились довольно резкие, самокритичные, но объективные формулировки, характеризующие состояние нашего опытного строительства и научных исследований в области авиации на сегодняшний день. Слово за слово, спор с наркомом принял резкий и неприязненный характер.

При дальнейшем чтении проекта все, даже самые безобидные мысли и предложения вызывали у наркома раздражение. В конце концов, он предложил нам коренным образом переработать проект доклада правительству и решений.

На другой день конструкторы собрались у меня. Мы вновь пересмотрели проект и внесли в него некоторые смягчающие изменения, и после перепечатки я доложил наркому, что мы готовы ему доложить переработанный проект. Однако он не счел необходимым собираться в таком «широком» составе и отказался принять нас, сказав, что вызовет меня с проектом, когда у него будет время.

А буквально через два-три дня нас вновь вызвал Сталин.

У него уже сидел Маленков и о чем-то докладывал.

Сталин молча ходил по кабинету озабоченный, не в духе и сразу обратился к Шахурину.

– Мероприятия по отставанию готовы?