Воспоминания о Марине Цветаевой

Очень она испугается! Я скажу: скарлатина, дифтерит…

Чума, — предложил я.

Да, да! — обрадовался Женя.

Время за этим разговором летело быстро. Прошло уже около часа с Лениного отъезда.

Взволнованные предстоящей встречей и собственными догадками, мы так и прилипли к стеклу. Напрасно звала нас Люся пить молоко, напрасно со двора доносились звуки шарманки, — мы не двигались с места.

И вот наконец, когда к Мариным когтям и копытам прибавился еще хвост, раздался звонок. Коротко и резко — так звонила только Лена.

Как же мы не видели санок?

Мы смотрели слева, а она приехала справа.

Пойдем отворять?

Еще вцепится, пусть лучше Дуня откроет.

Мы остановились у рояля.

Вот Дуня отодвигает засов; запела дверь. В передней Ленин голос:

Раздевайся скорей, ты, наверное, совсем замерзла.

Совсем не замерзла, мне всегда жарко!

Она! Сумасшедшим всегда жарко.

Мы беремся за руки. Я, как старший, делаю шаг вперед. Вытягиваем головы. Вот кусочек Лениной шубы, вот что-то темное на полу. Сумасшедшая приехала и начала беситься!

Голос Мары:

Такое маленькое, лиловенькое — я без него жить не могу!

Голос Лены:

Не беспокойся, сейчас найдем. С цепочкой?

Да, с серенькой, то есть с серебряной. Оно у меня с одиннадцати лет! Господи, Господи!

Ты только сейчас заметила, что его нет?

Да, на извозчике я его еще щупала.

Надо позвать мальчиков, — они всегда все находят.

Мы так и застыли. Сумасшедшая потеряла свою цепь, и мы теперь должны ее найти.

Кира! Женя! Идите скорей!

Глядим друг другу в глаза; я дергаю Женю за руку. Секунда молчания.

Сейчас!

Мы в передней. Лица Мары не видно, она ползает по полу спиной к нам. Лена в шубе стоит на корточках и шарит руками под вешалкой.

Мара сейчас уронила свое сердечко; поищите хорошенько. Сердечко?.. Бедная Лена!

Что же вы стоите?

Будь, что будет! Становимся на колени, стараясь не дотрагиваться ее синего платья. Шарим под вешалкой без всякой надежды найти, — разве можно потерять сердце?

— Мара, — говорит Лена, вставая, — может быть, оно у тебя где-нибудь спрятано?

Ты думаешь? нет, кажется… Я сейчас посмотрю.

Синяя юбка метнула меня по лицу. Сумасшедшая встала. Я тоже встаю. Большая девочка в синей матроске. Короткие светлые волосы, круглое лицо, зеленые глаза, прямо смотрящие в мои.

Кира или Женя?

Кира.

Она опускает руку за матросский воротник. Вынула сначала огромный складной нож, потом портсигар и маленькую кукольную голову. Опустила все обратно, роется еще. Вытащила кошелек, открыла.

Нашлось! Женя, не ищи! Лена, смотри, вот оно!

В высоко поднятой над головой руке лиловый камешек на цепочке.

Слава Богу! Я без него жить не могу!

Идем скорей чай пить, ты, наверное. Простудилась, — озабоченно говорит Лена, успевшая за это время снять шубу.

Все выходят, кроме нас.

Копыт нет, а когти есть, — шепчет Женя.

Видел?

Слышал, как скреблась.

Посмотрим ее шубу!

Рядом с Лениной шубой что-то странное, коротенькое, лохматое — медвежья шкура шерстью вверх.

Не трогай! — останавливаю я Женю. — Еще заразишься и сам с ума сойдешь.

В столовой сидели папа, сестры, Андрей и Мара. Последняя впрочем, не сидела, а стояла, прислонившись к печке. Люся развивала чай.

Вам, Мара, какого? Крепкого, среднего или слабого?

Черного, как кофе.

Ведь это очень вредно…

Страшно действует на нервы, отравляет весь организм, лишает сна, — скороговоркой продолжала Мара.

Зачем же вы его пьете?

Мне необходим подъем, только в волнении я настоящая.

Вы слишком дорого оплачиваете это волнение. Подумайте, что с вами будет через два-три года, — сказала Люся.

Мара нетерпеливо замотала головой.

Через три года мне будет двадцать лет, — это пока ясно и несомненно. И еще ясно, что я не хочу и не могу жить долго.

Мы с интересом следили за ее ответами. Не хочет и не может жить долго? Наверное, она боится, что еще больше сойдет с ума и ее запрут в клетку. Бедная!

Папа предложил ей сесть.

Благодарю вас, я никогда не сижу, я терпеть не могу сидеть.

Неужели вечное стояние вас не утомляет?

Я ведь не целый день стою, — хожу или, когда устану, лежу.

Вы, кажется, горячий противник гигиены?

Люди, слишком занятые своим здоровьем, мне противны. Слишком здоровое тело всегда в ущерб духу. Изречение «в здоровом теле — здоровая душа» вполне верно, — потому я и не хочу здорового тела.

Папа отодвинул чашку.

Так здоровая душа, по-вашему…

Груба, глуха и слепа. Возьмите одного и того же человека здоровым и больным. Какие миры открыты ему, больному! Впрочем, все это давно известно!

Она вздохнула.

Вы, наверное, много читаете?

Можно мне докончить вашу мысль?

Пожалуйста.

Вы сейчас смотрите на меня и думаете: «Тебе семнадцать лет, ты еще ничего не видела от жизни и считаешь себя умной, потому что много читала для своих семнадцати лет». — Так ведь? Я действительно считаю себя умной. Умной — да, по сравнению с другими. Но главное, что я ценю в себе, — не ум.

Она внезапно опустила глаза.

А что же, можно спросить? — сказал папа.

Вам, наверное, странно, что я так говорю с вами, — как равная с равным. Не беспокойтесь, никто больше меня не уважает старости.

Тут папа улыбнулся.