Воспоминания о моей жизни

Впоследствии все эти интеллектуалы, что так или иначе считались друзьями моего брата и проявили столько рвения во время похорон, пальцем о палец не ударили, не сделали ничего, чтобы представить публике работы Альберто Савинио. Вместе с тем некоторые из них, как, например, Альберто Фалви и Гоффредо Беллончи, ведут третью страницу известных ежедневных газет. Уж они-то могли бы время от времени, пусть редко, на этой третьей странице, где появляются скучнейшие, вгоняющие в сон статьи, которые никто не читает, публиковать моего брата, оставившего много неизданных работ, одна интереснее другой. Напротив, в их газетах не появилось ни единой строчки, ни единого слова, даже имя его ни разу не было упомянуто. По какой причине, вы спросите?.. Причин много, и Фаусто Бима писал об этом. Я же нахожу и с абсолютной уверенностью утверждаю, что основная причина — высокий художественный уровень и очень индивидуальный характер его работ, в силу чего они превосходят все то, что создается сегодня, и даже намного лучше того, что было создано вчера. А это вызывает раздражение, причем сильное раздражение. По этой же причине превратно истолковываются или умалчиваются, чаще умалчиваются, и моя живопись, и мои выступления и статьи. Чтобы понять поведение издателей и критиков, как итальянских, так и зарубежных, необходимо помнить, что большинство из них — те же писатели. Этим объясняется тот факт, что обладающих истинным даром писателей и поэтов не публикуют или публикуют мало, а книги их не появляются на прилавках книжных магазинов. В любом случае издатель окружен читателями, своего рода серыми кардиналами, а среди них всегда найдутся несостоявшиеся писатели, которые, в свою очередь, в подсознании инстинктивно испытывают желание держать в тени все, что имеет настоящую ценность. Чем значительнее эта ценность, тем упорнее она держится в тени. Напротив, поддерживается и рекомендуется издателям все, что посредственно, лишено ценности, занудно, полно общих мест, а также то, что отражает моду или так называемые вкусы публики, хоть и существуют эти вкусы лишь в теории. Что касается несостоявшегося писателя или несостоявшегося художника, нужно четко представлять себе, что, когда я говорю «несостоявшийся», я не имею в виду неизвестного или малоизвестного писателя, не принимаю в расчет отсутствие у него материального достатка. Писатель или художник могут пользоваться известностью, высоко оплачиваться, но оставаться несостоявшимися

. Тот, кто понимает, что его работа не представляет собой ценности, не может быть человеком, способным высказать серьезное, доброе и искреннее суждение. Я — художник, по существу, состоявшийся, но уже и тогда, когда я был еще неизвестен, малоизвестен, когда я зарабатывал мало или вовсе ничего, я никогда ни к кому не испытывал зависти. Разумеется, меня возмущает, что недостойные фигуры восхваляются в печати, что их карманы набиты деньгами, но возмущаюсь я не из зависти, а из чувства справедливости. Возмущаюсь я и тогда, когда вижу, как отставляют в сторону достойных художников. Во Франции так случилось с Эдуаром Вюйаром и Андре Дереном и с замечательным поэтом по имени Винсент Мюзель. Что касается Вюйара, то, должен сказать, что он не окончательно «отставлен»: его картины продаются и стоят дорого. Однако он не удостоен того места, которое заслужил. О нем говорят значительно меньше, чем о Боннаре, хотя Боннар бесконечно слабее Вюйара. Вюйар глубоко чувствовал определенные аспекты человека и мира вещей, ему удалось выразить, я бы сказал, метафизический аспект Парижа и парижских интерьеров, наделить загадочностью сидящие в комнате при свете лампы за столом или на диване фигуры людей. Все это не было понято, поэтому во Франции говорили и говорят больше о Боннаре, чем о Вюйаре. У нас критики, как, собственно, и все те, кто интересуется искусством, верны своему старому принципу и с провинциальной покорностью следуют всему тому, что говорится и делается в Париже. О Вюйаре они говорят сдержанно и прохладно, что особенно заметно было во время выставки его работ в Палаццо Реале в Милане. Относительно Винсента Мюзеля, вот два коротких творения, свидетельствующих о его исключительном поэтическом даре: Le soir^{51}

и Сe jardin gris^{52}

.

Les feuilles ne sont plus que cendres et que rouilles.Le jour est mort, le ciel est dépeuplé d’oiseaux;

Déjà la lune monte, et déjà les grenouillesDe leur chant querelleur ont troublé les roseaux^{53}.