Воспоминания о моей жизни

Брат мой, не знаю, по совету ли матери или кого-то еще, отправился к Масканьи, жившему в гостинице Vier Jahreszeiten

(«Времена года»). Во время пребывания в Мюнхене брат сочинил на собственное либретто оперу под названием «Кармела». Это был романтический неаполитанский сюжет, нечто вроде «Грациеллы» Ламартина. Вернулся брат вдохновленным визитом к Масканьи: он сообщил, что знаменитый маэстро был с ним любезен и добр, что, прослушав с большим интересом некоторые отрывки из его оперы «Кармела», исполненные им на фортепиано, и высоко оценив их, напутствовал его продолжить занятие сочинительством. Кроме того, Масканьи настоятельно пригласил брата посетить его в Риме, куда он отправлялся через несколько дней. Время терять было нельзя. Мать с братом покинули Мюнхен и вслед за ним выехали в Рим. Я остался в одиночестве с нетерпением ожидать новостей. Они пришли с опозданием, к тому же не оправдали надежд. В Риме встретиться с Масканьи моему брату не удалось. Человек, проявивший в Мюнхене любезность и доброту, в городе цезарей оказался неуловимым призраком: моему брату не только не удалось поговорить с ним, но даже взглянуть на него издали — вот что значит доверяться обещаниям смертных.

Я оставался в Мюнхене еще год. Вел жизнь бесцветную и скучную. Днем я работал в Академии, а по вечерам ходил в кафе играть в бильярд или шахматы со своим другом Гарцем. Время от времени мы с Гарцем подолгу прогуливались по окрестностям Мюнхена или поднимались в Баварские Альпы. Гарц был обручен с одной юной особой из Вестфалии. Раз в месяц девушка вместе со своей матерью приезжала в Мюнхен навестить его. По этому случаю накануне ее приезда мы с Гарцем посреди ночи отправлялись в публичный сад, находящийся рядом с дворцом принца-регента, полный прекрасных цветов. Я, вооруженный позаимствованными у хозяйки садовыми ножницами, следовал впереди и, не останавливаясь, срезал ими справа и слева цветы: розы, гвоздики, хризантемы, в зависимости от сезона. Гарц шел следом, подбирая цветы, словно собака дичь, подстреленную охотником. Мы прибегали к этой уловке, чтобы не задерживаться у каждого куста и не привлекать внимание охранников сада. В результате Гарц на следующий день встречал свою невесту на станции с великолепным букетом свежих цветов, не стоившим ему ни пфеннига.

В ту пору я был страстным поклонником Вагнера. Я не упускал ни единой возможности послушать его музыку ни в театре, ни в концертном зале. Сегодня я утратил любовь к этой музыке, в ней теперь мне слышится некоторая слезливость, безнравственность и даже порочность.

Я решил вернуться в Италию. Мои мать с братом, после неудачной попытки встретиться в Риме с Масканьи, обосновались в Милане. Здесь издатель Рикорди проявил живой интерес к опере «Кармела» — вновь пробудилась надежда. Перебрался в Милан и я. Думаю, было это летом 1909 года. Мы поселились в квартире в квартале для среднего класса на улице Петрарки. Я писал картины в духе Бёклина.

Мой брат также увлекся рисунком и живописью, кроме того, мы упорно занимались и много читали. Был у нас учитель латыни, звали его Доменико Фава; был он автором вышедшего в издании Hoepli небольшого томика синонимов латинского языка, пользовавшегося большим спросом у студентов. Брат мой продолжал сочинять музыку и писать либретто. Он закончил длинную оперу «Фантастическая поэма»: она была чем-то вроде «Оберона» Вебера, но в основе ее сюжета лежали мифология и раннегреческая история, изрядно сдобренные бурлеском в стиле Пульчи и Рабле.

С Рикорди моему брату не удалось договориться: сначала известный издатель обнадежил, как это ранее сделал Масканьи в Мюнхене, но, едва приступив к печатанию «Кармелы», непонятно по какой причине начал юлить и избегать встреч; в конце концов мой брат понял, что ничего из этого не получится. Я сказал, что трудно понять мотив такой перемены, однако для меня очевидно — причину ее следует связывать с действиями обычных завистников. Тогда, освободив квартиру на улице Петрарки, мы отбыли во Флоренцию. Приехали во Флоренцию мы без определенной цели. Нас обескуражила неудача с издателем Рикорди, к тому же в Милане я, намерившись устроить персональную выставку своих работ, попытался встретиться с неким господином Милусом или Милиусом, точно не помню его имени, то ли владельцем, то ли администратором здания, помещения которого сдавались художникам, желающим выставиться. Мне тоже так и не удалось встретиться с этим господином то ли Милусом, то ли Милиусом.