Прежде здесь были пахотные земли, теперь они заброшены. Хотя межи еще виднеются, участки уже не разгорожены частоколами, плетнями, рвами. Все принадлежит одному владельцу, королю, если он еще не расплатился, расплатится позже, за ним не пропадет, будем к нему справедливы. Жуан-Франсиско Семь Солнц дожидается своей доли, жалко, что не все эти земли ему принадлежали, вот бы разбогател, общая сумма выплаты бывшим владельцам покуда составляет по купчим триста пятьдесят восемь тысяч пятьсот реалов, а с течением времени перевалит за пятнадцать миллионов реалов, такая цифра у простолюдинов в голове не укладывается, мала голова-то, а потому скажем так, пятнадцать конто
[48]и почти сто тысяч реалов, ну и деньжищи. А окупятся затраты, нет ли, трудно сказать, стоимость денег переменчива, не то что стоимость людей, тем всегда одна и та же цена, все и ничего. А велик будет монастырь, спросил Балтазар у зятя, и тот ответил, По первости говорили, на тринадцать братьев, потом до сорока дошло, а теперь вот францисканцы, что на постоялом дворе живут и при часовне Святого Духа состоят, сказывают, до восьмидесяти их будет, Широко размахнулись, заключил Балтазар. Разговор этот шел, когда Инес-Антония уже удалилась, а потому Алваро-Дього смог говорить по-мужски свободно. Эти монахи повадятся блудить с бабами, таков у них обычай, особенно у францисканцев, коли попадется мне такой озорник, задам ему взбучку, костей не соберет, и каменщик дробил своим молотом камень, на котором только что сидела Инес-Антония. Солнце уже зашло. Мафра внизу кажется темной, как дно колодца. Балтазар начинает спускаться, смотрит на каменные столбики, отграничивающие земли с этой стороны, камень белее белого, недавно из каменоломни, только начал впитывать первые холода, еще не изведал сильного зноя, еще боится дневного света. Камни эти первый фундамент монастыря, кто-то велел обтесать их, согласно приказу короля, португальские камни, обработанные руками португальцев, еще не подоспела пора миланцам Гарво взять под свое начало каменотесов и мраморщиков, что соберутся здесь. Когда Балтазар входит в дом, он слышит бормотанье, доносящееся из кухни, голос матери, голос Блимунды, то одна, то другая, они почти не знают друг друга, обеим есть что сказать, великий, нескончаемый женский разговор, пустяки, думают мужчины, им и невдомек, что именно этот разговор удерживает мир на орбите, если б не разговаривали женщины друг с другом, мужчины уже утратили бы чувство дома и планеты, Благословите меня, матушка, Да благословит тебя Бог, сын мой, Блимунда рта не раскрыла, Балтазар слова ей не сказал, только переглянулись, их взгляд и есть их дом.Разные есть способы соединить мужчину и женщину, но, поскольку сочинение наше не руководство по сватовству, опишем только два, и первый способ — это когда он и она стоят рядом, я тебя знать не знаю, ты меня ведать не ведаешь, во время аутодафе, но среди зрителей, само собой, глядят, как проходят осужденные, и вдруг женщина поворачивается к мужчине и спрашивает, Как ваше имя, и не был этот вопрос подсказан ей свыше, и не по собственной воле она спросила, а повинуясь мысленному приказу своей матери, которая идет в процессии, которой являлись видения и слышались голоса, и если, как утверждает Святейшая Служба, все это было лишь притворство, в этот раз она не притворялась, нет, ибо воистину увидела и было ей открыто, что этот однорукий солдат и есть мужчина, который должен принадлежать ее дочери, и она соединила их. Другой способ — это когда он и она находятся далеко друг от друга, я тебя знать не знаю, ты меня ведать не ведаешь, каждый при своем дворе, он в Лиссабоне, она в Вене, ему девятнадцать лет, ей двадцать пять, поженили их заочно послы, сначала жених с невестой узрели друг друга на приукрашенных портретах, он пригожий и смуглолицый, она пухленькая, австро-беленькая, какая разница, по нраву они друг другу или нет, оба рождены для того, чтобы пожениться именно таким способом, и никаким иным, но он-то свое возьмет, не то что она, бедняжка, порядочная женщина, на другого мужчину ей и глаз-то не поднять, а что во сне происходит, то не в счет.