Воспоминания о Николае Глазкове

«26 сентября — 3 октября[16]

Дорогой Сережа!

Прими от меня к своему славному юбилею акростих — хвостатый сонет и акростихи, посвященные Олечке.

С дружеским приветом

79

Глазков.

Третье октября

(сонет-акростих)

Съездить можно по грибы,Если чувствуешь природу.Роща. Мощные дубы.

Ежик чует непогоду.Желтоваты в речке воды,Ежели не голубы.Нет грибов для похвальбы,А зовут, зовут походы.Роща все еще жива,Осыпается листва —Величавая краса.Что-то грустно стало вдруг,А разбросаны вокругТаинства и чудеса.Осень все-таки права:

В день большого торжестваУлыбаются леса!

Раздумья

1

О Лермонтове что сказать могу?Люблю его могучую строку,Есенин поравняться с ним не смог.Чту чудо. Только он сумел взойтиК таким высотам лет до тридцати —Единственный в шестнадцать лет пророк!

2

О доблестях, о подвигах, о славеЛюбой чудак мечтать, конечно, вправе.Еще не поздно. Радужна мечта.Что будет, если смолкнут птичьи песни?Когда мечта, как летний зной, исчезнет,Ее тогда заменит пустота!».

Нельзя смириться со смертью. Особенно со смертью человека, в котором все живо, и до такой степени.

В поэме «Юность Рублева» монах Онуфрий, который был силен в иконописном ремесле, передавая Андрею секреты мастерства, говорил:

«…Среди камней отыщешь цвет любой.Ну, а для краски ярко-голубойПотребен редкий камень — лазурит.Его нам от уральского хребта

Везут купцы, а здесь такого нет:Поблизости земные все цвета,И далеко от нас небесный цвет!»

Одним из редких качеств, встречающихся вообще в людях, было в Глазкове стопроцентное зрение души, способность очищать явления, видеть суть в ее первозданности, умение не обольщаться обманчивым, внешним, извлекать чистые цвета из смешанных и приближать далекий небесный цвет — цвет чистой души, окрашивая им земные дела и отношения. И недаром его последняя прижизненная книга называется «Первозданность».

Николай Иванович никогда не был падок, по-моему, на внешние регалии, философски относился к почестям:

Истина, какая ни на есть,Радостнее, чем победа в споре.Оттого достойной правде честь,Что она не покидает в горе.Как надежный, верный друг она,Ей победа ложью не нужна!

Эти слова Глазкова из стихотворения «Раздумья» могли бы стать, да и стали — его кредо. Я бы приравняла эти стихи по емкости и лаконизму, достоинству и чувству меры к сонетам Шекспира. Глазкову была близка емкая форма сонета и в отношениях с понравившимися ему людьми. Он мог общаться с человеком на протяжении многих лет фрагментарно, но каждый фрагмент мог быть серенадой, нежной шуткой, коротким стихотворением, даже проплытием вдоль берега моря с цветком в зубах в честь этого человека. Именно такие отношения сложились с Глазковым у меня, когда я наконец-то с ним познакомилась.

С детства я была подготовлена к встрече с ним, а увидев, поняла, что главного-то о нем ни мой отец, ни другие люди и не поведали. Они брали в рассказах о нем внешне оригинальную сторону и, конечно, поэтический талант, но никто мне не описал этой застенчивой улыбки, такой иногда трогательной в этом большом человеке, этой нежности и пронзительной красоты души, этого взгляда, немного исподлобья и идущего изнутри с такой надеждой увидеть что-нибудь хорошее, немного затаенного взгляда, полного ожидания, готового к открытиям.