Воспоминания об Илье Эренбурге

А впереди возможна еще одна встреча с Эренбургом-поэтом, который должен предстать перед читателями в Большой серии "Библиотеки поэта". Для Эренбурга издание такого объемного сборника его стихотворений было бы огромной радостью, потому что, мне кажется, в глубине души он больше всего чувствовал себя поэтом и хотел быть поэтом. Мне кажется, повторяю я, потому что он сам никогда не говорил ничего подобного, никогда не добивался издания своих стихов, не сетовал на то, что они выходили только два или три раза… Может быть, он не обольщался на их счет, не считал их совершенными, потому что глубоко понимал и чувствовал истинную прекрасную поэзию и любил ее неизмеримо больше, чем себя. Но я рада, что стихи его останутся людям, потому что он больше всего был поэтом… Вот одно из его последних стихотворений:

…И уж не золотом по черни,А пальцем слабым на пескеКороче, суше, суеверней,Он пишет о своей тоске.

Душистый разворочен ворох,Теперь не годы, только дни,И каждый пуще прежних дорог:Перешагни, перегони,Перелети, хоть бы объедок,

Лоскут, который съела моль,Не жизнь прожить, а напоследокДодумать, доглядеть позволь.

1971

А. Гончаров

Вспоминаю с признательностью и уважением

Я был мальчишкой-гимназистом, когда впервые увидел Илью Григорьевича в литературном салоне своих родителей (матери — Марии Алексеевны и отчима Сергея Георгиевича Кара-Мурзы). Было ли это в конце 1917 года или в самом начале 1918-го — я уже точно не помню. Знаю только, что привел его к нам Алексей Николаевич Толстой, уже в это время работавший над рассказами о Петре I и на одном из «вторников» читавший отрывки из этих вещей.

О встречах у С. Г. Кара-Мурзы Илья Григорьевич рассказывает в воспоминаниях своих "Люди, годы, жизнь".

На «вторниках» бывали разные люди — писатели, критики, художники: Сергей Бобров, Вера Инбер, Вадим Шершеневич, Мартирос Сарьян, Владимир Лидин, Наталья Крандиевская, Лев Никулин и другие. Бывал и журналист И. А. Матусевич, выступавший в печати под псевдонимом «Мавич». Он неплохо владел карандашом, любил рисовать и вел своеобразный художественный дневник салона. Альбом с его рисунками сохранился и, на мой взгляд, представляет определенный интерес.

Есть в нем и портрет Ильи Григорьевича Эренбурга. Этот дружеский шарж не может не вызвать улыбки. Длинное пальто, меховая шапка, неизменная трубка, длинные волосы — все, над чем подтрунивал Алексей Толстой, нарисовано очень точно. И в выражении лица, данного в профиль, есть что-то чисто эренбурговское, ухваченное Мавичем верно и остро.

С этих первых, более чем кратких встреч (так как нам с братом не разрешали сидеть вместе со взрослыми) и завязалось мое знакомство с Ильей Григорьевичем. Продолжилось оно в 30-х годах в первую очередь благодаря жене Ильи Григорьевича — Любови Михайловне, художнице, с которой у нас оказались общие друзья и знакомые.

Круг лиц, с которыми мы встречались и были связаны еще и общими устремлениями, был довольно широк. Но среди этих лиц было несколько человек, чье творчество особенно ценил Илья Григорьевич, — это были Александр Тышлер, Сергей Образцов, Роберт Фальк, Сарра Лебедева, Илья Слоним. Небезразличным остался Илья Григорьевич и к моей живописи.

Мне это было более чем приятно, ибо в нем я находил судью строгого и нелицеприятного, тончайшего знатока изобразительного искусства, прекрасно знавшего историю живописи, особенно живописи новой, близкого друга многих замечательных французских художников, и Пабло Пикассо в первую очередь.

Я прислушивался к суждениям Ильи Григорьевича с особым вниманием еще и потому, что он не любил ни немецкий экспрессионизм, ни международный сюрреализм, твердо полагая, что эти течения уводят живопись с ее настоящего пути, предавая забвению ее основы — цветовую пластику и чувственное, реалистическое восприятие природы, столь свойственное лучшим мастерам французского и современного русского искусства.

Он любил чешского художника, живописца Карела Пуркине, ни мне, ни моим товарищам художникам до того неизвестного и на которого он обратил наше внимание, ценя в нем тонкий дар колориста.

Он любил А. Чехова, говорил об этом и в частных беседах, и публично и любил повторять слова Чехова, сказавшего, что он знает, что Шекспир лучше Златовратского, но доказать этого, к сожалению, не может.