Воспоминания. От крепостного права до большевиков

В этих областях, недавно еще театре кровавых событий, кроме аулов, где жили горцы, были только станицы казаков, более занятых охраною от набегов татар, чем хлебопашеством. После замирения края плодородными его землями были наделены казачьи станицы, генералы и офицеры, принимавшие участие в завоевании края. И так как и те и другие к земледелию были не склонны, то офицерские участки стали продаваться, а станичные земли отдаваться в аренду чуть ли не задаром. Продажная цена не превышала двенадцати рублей за десятину, арендная – была от пяти до десяти копеек. И переселенцы нахлынули со всех сторон. Сперва явились тавричане, гоня перед собой десяток-другой овец: Мазаевы, Николенки, Петренки и многие другие – теперь богачи, владеющие сотнями тысяч овец и многими миллионами. Потом появились и землеробы, хохлы на своих скрипучих, неокованных арбах, запряженных рослыми волами, а потом – и наши земляки на своих заморенных клячах. И чем дальше и дальше, тем все больше и больше прибывало народу. Все это копало землянки, строило себе глинобитные или мазаные хаты, и села вырастали за селами. Лучше всех сжились с новыми условиями степенные домовитые хохлы и вскоре зажили прочно и богато. Многих из «российских», то есть чисто русских, погубила страсть к бродяжничеству. Пожив бивуаком неделю-другую на одном месте, видя, что все еще не текут в угоду им медовые реки, они, разочарованные, отправлялись дальше искать обетованные земли и в вечной погоне за лучшим в конце концов хирели и, продав свои остатки тем же хохлам, поступали к ним в батраки или возвращались вконец разоренными домой с вечным своим припевом: «Курицу негде выпустить, тесно стало». Зато те из них, которые не ныли, а с места принялись за дело, достигли поразительных результатов. Русский мужик шевелить мозгами, выходить из заведенной колеи не любит, но когда это с ним случится – и американцу не уступит. И то, что порою приходилось видеть на Кубани, скорее было похоже на Америку, чем на беспросыпно спящую Россию. Вскоре после моего прибытия на Юг я около станицы Белоглинки встретил переселенцев из деревни Михайловки Мокшанского уезда Пензенской губернии. Разговорившись с ними, я пришел в ужас. Темные, неподвижные, дикари в полном смысле. Их гибель в новых условиях жизни мне казалась неизбежной. Лет через восемь я опять попал к этим старым знакомым. На току работало восемнадцать паровых молотилок, под навесом стояли жатки и конные грабли, и пензенские дикари расспрашивали, где бы приобрести хорошие паровые плуги.

Казацкая земля

К несчастью, и на эту, природой исключительно наделенную землю вечно радеющее о благе своих подданных начальство обратило свое недремлющее око и изобрело мероприятия, долженствующие, насколько возможно, способствовать уничтожению достигнутого. Когда я в середине 90-х годов оставил край, военный министр Ванновский как раз уже принялся за столь неотложное дело. Было запрещено станицам впредь отдавать свои земли в аренду, что, конечно, могло привести лишь к одному – к полному разорению края. Обрабатывать сам свои земли станичник не был приспособлен. Станица – продукт войны, станичник и по природе, и по историческому прошлому не хлебопашец, а казак-воин и, нужно думать, еще долго им останется. Он уже много поколений подряд провел не в работе, а в стычках с горцами или на сторожевых постах «на кордоне», и для него сама станица лишь колыбель его детства, место отдыха между одной воинской службой и другой и место отдохновения в старости. Казак даже в своем доме не хозяин, а временный гость. Хозяин – его жена. И все это было так не только до, но и после замирения.