Воспоминания. От крепостного права до большевиков

Я перечитал написанное, и мне пришло в голову, что, быть может, не все знают, что такое «черта оседлости», о которой я упомянул в первой главе. Как известно, евреи не имели права жить во внутренних областях России. Жить они могли только на Северо-Западе и Юго-Западе Российской империи; губернии, находящиеся на территории этих областей, и окружала «черта оседлости». Как следствие закона о черте оседлости, на этих территориях было сконцентрировано многочисленное еврейское население, не имевшее права зарабатывать на жизнь ничем, кроме ремесленных работ и мелкой торговли. Число ремесленников значительно превышало число потребителей, и я предлагаю самому читателю представить себе, каким образом эти люди выживали. В торговле возможностей было больше, но в большинстве случаев постоянного заработка и она не гарантировала. Право передвижения евреев по территории России было ограничено. Но как можно заниматься торговлей, если человек не имеет права передвигаться и часто даже выехать из своего дома! Чтобы хоть отчасти передать вам самоощущение евреев, перескажу разговор между сидящими в окопе солдатами во время Первой мировой войны, сообщенный мне одним знакомым офицером. Он красноречивее многих страниц.

– Попался бы мне в руки Вильгельм, – сказал один солдат, – я бы его, подлеца, не в плен бы взял, а убил бы.

– А я, – сказал казак с Дона. – Нет, я бы его не убил, я бы его хорошенько нагайкой попотчевал бы. Ну, а что бы ты, Мойша, с ним сделал?

– Я? Что бы я с ним сделал? Да ничего бы я с ним не сделал. Я бы ему еврейский паспорт дал. Пусть живет с ним на здоровье.

Одним из продуктов черты оседлости был фактор, можно назвать его дельцом, правая рука всех живущих в этих местах. Фактор одновременно и банкир, и сутенер, и судья, и все остальное, что вам понадобится. Он дает в долг, чистит обувь, бегает в магазин за сигаретами или пивом, занимается продажей имений, стоимость которых оценивается миллионами и за продажу которых никакое определенное вознаграждение ему гарантировано не было. Настоящий маклер получал 2% за продажу имения, фактор, в лучшем случае, 100 рублей. Но он никого за это не винит, ни на что не жалуется, он счастлив. Большие сделки бывают раз или два в жизни, но фактор, которого никто не приглашает, появляется сам и сам предлагает свои услуги, клюет по зернышку, понемногу, одну крошку за другой, что позволяет ему самому оставаться наполовину живым и не дать умереть с голоду его семье, а может быть, еще и знакомым и далеким родственникам.

Когда на рассвете вы собираетесь ехать в Динабург, никого об этом не предупреждая, не говоря никому ни слова о своем путешествии, нельзя не удивиться, увидев, что на козлах сидит Мойша. Я спрашиваю его, зачем он со мной едет и что ему это даст. Оказывается, что и этому, и другому, и третьему Мойше в Динабурге что-то нужно, а поездка туда и назад стоит рубль с человека. Со мной Мойша едет задаром, он может уладить свои дела и дела других людей, за что берет с каждого человека всего 50 копеек. «Если вы поручите мне купить что-нибудь для вас, то в магазине я получу 1% со стоимости вашей покупки. В гостинице я получаю бесплатную еду, если приезжаю с вами. Вы заказываете пиво или вино, я продаю пустые бутылки. Вы покупаете новую шляпу и отдаете мне старую, которую вы с собой домой не повезете. Таким образом, я и зарабатываю рубль или два». Другими словами, Мойша не выжимает из вас последнее, он не сдирает с вас кожу, он живет вашими остатками, и добавлю, он очень полезен как человек умный и приятен как человек, в большинстве случаев очень честный и обходительный.

Что может случиться, когда человек не совсем проснулся

Но достаточно о евреях. Прежде чем проститься совсем с Новоалександровском, не могу не вспомнить еще одной истории, которую мне следовало рассказать раньше. Произошла она в том же Карачуне, где, как, быть может, вы помните, сломалась моя ось. В одну светлую ночь я ехал домой из Динабурга на простом извозчике, и кучером моим был еврейский юноша лет семнадцати. Я уже сидел в повозке, когда появился хозяин гостиницы, где я всегда останавливался, и заставил меня взять револьвер. В повозке я уснул и спал сладко, когда кучер остановился так резко, что я от толчка проснулся. Двое верховых с ружьями стояли поперек дороги. Я рассердился и, ничего спросонья не сообразив, принялся их ругать самыми отборными словами. Один из них, статный парень с черной бородой, тронул лошадь и стал подъезжать к пролетке. Я вынул револьвер, вздернул курок и направил на него:

– Стой, или убью, как собаку, мерзавец.

Он встал.

– Как вы, такие-сякие, смеете останавливать проезжих?

И давай его честить. В молодости у меня порой бывали порывы бешеного гнева, и тогда я удержу не знал. Это со мной случилось и теперь. Наконец я успокоился.

– Кто вы такие? Я вас, подлецов, научу останавливать проезжих.

– Сторожа барона Эттингена, – ответил чернобородый.