Воспоминания последнего протопресвитера Русской Армии

– Как же иначе? Разве я могу оставаться при государе, когда он не верит мне? Вы же знаете, что 6 ноября я аттестовал ему Питирима, как негодного человека, а он сегодня отличает его беспримерной наградой. Значит, он меня считает лжецом и клеветником, – ответил я.

– Ничего подобного это не означает! Разве вы не знаете нашего государя? Нажали на него, – вот он и наградил. Вы должны игнорировать этот факт. Если же вы подадите прошение об отставке, этим вы покажете, что вам хотелось, чтобы государь поступал по вашей указке. Это будет не в вашу пользу, – возразил профессор.

Раздумав, я решил последовать совету профессора и, не прибегая к служебному «самоубийству», выжидать естественного конца своей протопресвитерской службы, ибо для меня теперь не оставалось никаких сомнений, что дни моего пребывания на занимаемом месте уже были сочтены. Как в 1915 г. Распутин хвастался: «утоплю Верховного», так теперь возвеличенный Питирим откровенничал со своими приближенными: «Скоро мы свернем шею Шавельскому».

С 9 декабря министр двора известил П.М. Кауфмана, что он освобождается от обязанностей при Ставке. Увольнение свалилось неожиданно, как снег на голову. Ежедневно присутствовавшему на высочайших обедах и завтраках Кауфману государь даже намека не сделал на возможность его удаления. А Кауфман ведь был первым чином двора. Государь его любил и уважал. В свите мне объяснили, что Кауфман так неожиданно уволен по требованию из Царского, где нашли, что он своими разговорами очень нервирует государя.

Кажется, 10 декабря, после обеда, государь подошел к стоявшему рядом со мной генералу Н.И. Иванову и заговорил с ним. Говорили обо «всем». Генерал Иванов неожиданно обмолвился: «В стране и на фронте, ваше величество, настроение очень неспокойное».

– Что за причина? Недостаток продовольствия? – спросил государь.

– Никак нет! Внутренние настроения, – ответил генерал Иванов. Государь резко повернулся в сторону, соображая что-то, а потом, опять обратившись к генералу Иванову, спросил:

– А какая в прошлом году в это время была погода на Юго-Западном фронте?

– Холодная, – ответил генерал Иванов.

– До свиданья! – сказал вдруг государь, протягивая генералу руку.

Итак, Кауфмана за его честную и откровенную беседу 9 ноября расцеловали, а 9 декабря уволили; генерала Иванова, бывшего главнокомандующего, кавалера Св. Георгия 2-й степени, оборвали, а потом отвернулись от него.

И то и другое было весьма симптоматичным. По указанию из Царского государь взял твердый курс и теперь, во избежание волнений, попросту отклоняет всякий разговор, могущий так или иначе обеспокоить его. Мера достаточно действительная для многих, кто, служа царю верой и правдой, хотел бы сказать ему горькую, но нужную правду…

Какой же смысл говорить правду, когда ты знаешь, что, в лучшем случае, не дослушав, отвернутся от тебя, и в худшем, как беспокойного или даже революционера, выгонят тебя? И всё же находились люди, которые, рискуя и тем и другим, продолжали попытки раскрыть государю глаза. К числу таких лиц принадлежал временный заместитель генерала Алексеева, генерал В.И. Гурко.

Хотя в Ставке он был калифом на час, но держал он себя чрезвычайно смело, совершенно независимо. Даже когда он говорил с великим князем, чувствовалось, что говорит начальник штаба, первое лицо Ставки после государя. И перед государем он держал себя с редким достоинством. Вот он-то, как передавали мне тогда близкие к нему люди, а после и он сам, не раз настойчиво говорил с государем и о Распутине, и о всё разрастающейся, грозившей катастрофой, внутренней неурядице. Но выступления Гурко, как и выступления всех лиц этого лагеря, были бесплодны. Государь всецело подчинился влиянию Царского Села и упрямо шел по внушенному ему оттуда пути. Увольнение Кауфмана взбудоражило было Ставку. Но за время войны и не такие неожиданности и передряги приходилось переживать обитателям Ставки, и, однако, они успокаивались от тяжких переживаний. Успокоились скоро и на этот раз. Жизнь в Ставке потекла обычным порядком. Ни с фронта, ни из Петрограда чрезвычайных известий не приходило. Так продолжалось до 18 декабря. Этот день не забыть всем, кто был тогда в Ставке!

Было воскресенье. Как всегда, государь с наследником и свитой присутствовали на литургии в штабной церкви. Я не заметил ничего особенного в настроении государя. Но ктитор церкви после литургии сказал мне:

«Что-то государь сегодня мрачен и как будто рассеян». После обедни я завтракал за высочайшим столом. И тут я не заметил, чтобы государь был взволнован или обеспокоен. Он держал себя за столом как всегда, разговаривал обо всем. Меня несколько удивило неожиданное сообщение, что в этот день в 4 часа государь уезжает в Царское Село. Обыкновенно об отъездах государя мы узнавали за несколько дней, а тут объявляется об его отъезде всего за несколько часов. Всех интересовало: что за причина столь неожиданного отъезда? Свитские упорно молчали.