Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

Вечером 19 января был у нас в гостях С. Н. Танеев, сумасшедший. Ему лет 50. Он румянится, и на лбу большой кок. Всегда во фраке, который лоснится, и в цилиндре, который для блеска смазан маслом. Желая посмеяться, ему представили Марью Петровну под именем княжны Бобринской. Он величественно поклонился ей и спросил, любит ли она музыку. Она ответила, что очень любит, и сейчас же заиграла песню «Ты коса ль моя». Танеев, закатывая глаза, стал петь. Потом ему предложили жениться на ней. Он спросил: «А в какой мере ее владения?» — «Тридцать тысяч душ». — «Это прекрасно, но род Бобринских, кажется, из новых, так сказать, только из дворянских». — «Дед ее завоевал татар под Казанью». — «Так-то так, но я не могу смешивать кровь князей Владимирских с другими родами. Тем более, что я в скором времени буду княжить во Владимирском княжестве…»

Танеев живет один в мезонине с двумя крепостными лакеями и кухаркой на 50 рублей в месяц, которые высылает ему брат. Лакеям он назначил дежурство, но дежурил всегда один Алексей, который занимался шитьем башмаков, другой же, Аполлон, торговал книгами от книжного магазина Миллера на вокзале. Каждый день барин спрашивал, почему нет следующего дежурного, и ему выдумывали какую-нибудь причину: то пошел на пожар, то медведя смотреть и т. п. Барин успокаивался. Это продолжалось ежедневно в течение лет шести. В день получения денег от брата Танеев шел обязательно в баню. Деньги клал на голову под шляпу. Раздевшись, он с шляпой на голове входил в баню и требовал надушить комнаты. Брызгали духами и пар поддавали мятной водой. Он снимал шляпу и приказывал взять денег, сколько следует. Брали у него и на пиво, и на водку, и поэтому баня ему всегда стоила не менее 10 рублей.

25 января была помолвка Марьи Петровны с полковником Алексеевым, а 12 февраля была свадьба, на которой был губернатор Синельников[638]

и много военных и штатских генералов. Была военная музыка, было много шампанского и великолепный ужин. Кондитер взял по 3 рубля с персоны.

24 февраля, на Масленой неделе, в субботу, Москва встречала севастопольских героев-моряков. В. А. Кокорев[639] подносил хлеб-соль. Он стал на колени, сделал земной поклон и потом стал говорить о храбрости моряков и геройской защите Севастополял. Для солдат было дано угощение, офицеров же чествовали сначала завтраком в Эрмитаже, потом обедом в дворянском собрании. У графа Закревского для них был бал. После этого был дневной спектакль, после которого на 30 тройках моряки поехали в Стрельну, где их угощал обедом Кокорев.

В публике идут споры о войне. Одни говорят, что нас победили, Севастополь взяли и флот потопили, а другие, что мы сами корабли потопили и что с нами ничего не могли сделать. 20 марта в газетах помещена телеграмма о подписании мирного трактата в Париже[640]. Все радуются и ждут подробностей.

Ходил в баню и там от дворецкого гг. Ивинских наслышался много рассказов о рязанских помещиках. Говорил, что помещик Еропкин, кроме оброка с крестьян, брал столько, сколько хотел. Как только узнавал, что у кого-нибудь заводились деньги, сейчас же придирался к какому-нибудь случаю и брал выкуп, то за освобождение от обучения башмачному мастерству, то за освобождение от житья при дворе. Один из его крестьян занимался извозом и имел до 30 лошадей. Он постоянно был в отлучке и редко приезжал домой к братьям, которые тоже были хорошие, исправные мужики. Приехал он как-то домой во время поста и узнал от старосты, что барин не только не даст ему больше паспорта, но даже хочет отобрать лошадей. Задумался мужик, посоветовался с братьями и решил уехать немедленно без паспорта. Братья поехали его провожать. Не успели они целым обозом отъехать верст пять, как их догнал барин с дворовыми. Барин начал было бить хлыстом мужика, а тот хватил его дубиною так, что тот упал без чувств. Начался было суд, который, однако, приостановлен по желанию предводителя дворянства.

Помещик же Волховской очень любил девушек и не пропускал ни одной. У него было правило, что выходившая замуж девица в первую ночь должна была идти на поклон к барину. Случилось, что вышла одна замуж за смелого парня, и он ее после венца не пустил к барину, несмотря на присылку за нею сначала старосты, а потом лакея. Барин, рассерженный неповиновением, сам прибежал за бабой. Муж отдул барина плетью и на другой же день был отправлен в город и сдан в солдаты.

Слушая рассказы эти, я вспомнил красивую Настю, которую сослал в Сибирь ее барин Дурнов за то, что она отказала ему в его требованиях и сошлась с дворовым Фомой, от которого забеременела. Я проведывал ее в пересыльной тюрьме. В сером зипуне она конфузилась и краснела, а у меня от жалости стояли слезы на глазах.