Читаем Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском полностью

На третий день боя были рассеяны отдельные части этих больших шаек, а сам Сераковский с Колышко и штабом захвачены на мызе поручиком Вангасом и доставлены в Вильну. Здесь Сераковский содержался в госпитале Св. Якова, страдая раною и упорствуя в показаниях под предлогом болезни, видимо однако проходившей.

Мы приехали в Вильну ввечеру 13-го мая. Всюду слышался еврейский говор и крик. Прежде всего нас поразили необыкновенно узкие улицы, которые при вечернем слабом освещении казались еще уже. Мне все представлялось, что если попадется навстречу экипаж, то мы столкнемся; в большей части улиц двум экипажам только и можно, что разъехаться. Многие из нас остановились в прекрасной, лишь с 1-го мая открытой, гостинице «Европа», сделавшейся в скором времени как бы клубом вновь прибывающего русского общества. Там я нашел прекрасный, чистый номер со всеми удобствами, ярко освещенную столовую и хороший ужин. В нее сошли тотчас же и офицеры Генерального штаба, о которых я уже упоминал, и многие другие чиновники: здесь и завязалось наше общее сближение.

III


[...] дворец, в особую канцелярию, и вместе с прочими появлялся оттуда в большой малиновой комнате, где генерал-губернатор делал ежедневно прием. Приемы эти отличались от обыкновенных служебных приемов. Генерал-губернатор говорил мало, но всегда выразительно, негромко и не возвышая голоса; прием продолжался редко более получаса.

Обойдя всех представлявшихся, генерал-губернатор обращался на возвратном пути в кабинет к нашей толпе, как тогда выражались: «состоящих при и по» (так как все мы не имели определенных мест, а были зачислены или в его распоряжение, или по канцелярии, при управлении, при генерал-губернаторе и т.п.). Жаждущих мест было множество. Тут были и камергеры, и генералы, и гвардейцы, все зачисленные в своих частях и командированные в распоряжение генерала Муравьева. Так как должности сначала открывались медленно, то толпа этих состоящих при и по все увеличивалась. Недолго впрочем это продолжалось, и по мере того, как генерал-губернатор осваивался с управлением и стал удалять неблагонадежных чиновников (что сперва делалось весьма разборчиво), на места их определялись вновь прибывшие. Некоторым из них давались тут же маленькие командировки и поручения для ознакомления с ними; но так как на всех дела не хватало, то, оставив лишь некоторую часть их для постепенного замещения открывающихся вакансий, остальных, согласно требованиям губернаторов, раскомандировали в их распоряжение для назначения на должности по их усмотрению. Надо отдать справедливость, что рвение этих господ к службе было огромное, каждый ехал сюда или для проложения себе дороги, или для поправления прежних служебных ошибок и неудач; из числа их многие оказались впоследствии прекрасными и весьма способными мировыми посредниками, членами поверочных комиссий и военными начальниками, равно и на прочих должностях, и лишь весьма малое число оказалось вовсе никуда негодными, которых мало-помалу спровадили восвояси. Впоследствии назначения на должности по мировым учреждениям делались уже по предварительным сношениям и особым вызовам; и только высшие из прибывающих чиновников оставлялись на время при главном управлении для ознакомления с ходом дела и с руководящим направлением; все же мелкие чиновники, прибывавшие из разных губерний, прямо отсылались к одному из губернаторов, где встречалась надобность, где открывалось более вакансий, а иногда и сообразно с желанием приехавшего.

Я описываю наш чиновничий фаланстер, как одно из весьма оригинальных служебных явлений; дамского общества вовсе тогда не

было; с поляками мы ничего не имели общего; польские дамы чуждались нас, равно как и мы их; местные русские чиновники смотрели на нас тоже недоверчиво и даже неприязненно; приезжавшие большею частью не привозили с собою семейств до упрочения на должности, так что образ жизни все почти вели одинаковый, впрочем довольно скромный и, сообразно со средствами и потребностями, посещали одни и те же места.

В то время как происходили эти передвижения в нашем маленьком чиновничьем мире, готовилось одно важное событие, имевшее влияние на перелом мятежа.

Перейти на страницу:

Все книги серии РУССКАЯ БИОГРАФИЧЕСКАЯ СЕРИЯ

Море житейское
Море житейское

В автобиографическую книгу выдающегося русского писателя Владимира Крупина включены рассказы и очерки о жизни с детства до наших дней. С мудростью и простотой писатель открывает свою жизнь до самых сокровенных глубин. В «воспоминательных» произведениях Крупина ощущаешь чувство великой общенародной беды, случившейся со страной исторической катастрофы. Писатель видит пропасть, на краю которой оказалось государство, и содрогается от стихии безнаказанного зла. Перед нами предстает панорама Руси терзаемой, обманутой, страдающей, разворачиваются картины всеобщего обнищания, озлобления и нравственной усталости. Свою миссию современного русского писателя Крупин видит в том, чтобы бороться «за воскрешение России, за ее место в мире, за чистоту и святость православия...»В оформлении использован портрет В. Крупина работы А. Алмазова

Владимир Николаевич Крупин

Современная русская и зарубежная проза
Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском
Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском

В книге представлены воспоминания о жизни и борьбе выдающегося русского государственного деятеля графа Михаила Николаевича Муравьева-Виленского (1796-1866). Участник войн с Наполеоном, губернатор целого ряда губерний, человек, занимавший в одно время три министерских поста, и, наконец, твердый и решительный администратор, в 1863 году быстро подавивший сепаратистский мятеж на западных окраинах России, не допустив тем самым распространения крамолы в других частях империи и нейтрализовав возможную интервенцию западных стран в Россию под предлогом «помощи» мятежникам, - таков был Муравьев как человек государственный. Понятно, что ненависть русофобов всех времен и народов к графу Виленскому была и остается беспредельной. Его дела небезуспешно замазывались русофобами черной краской, к славному имени старательно приклеивался эпитет «Вешатель». Только теперь приходит определенное понимание той выдающейся роли, которую сыграл в истории России Михаил Муравьев. Кем же был он в реальной жизни, каков был его путь человека и государственного деятеля, его достижения и победы, его вклад в русское дело в западной части исторической России - обо всем этом пишут сподвижники и соратники Михаила Николаевича Муравьева.

Коллектив авторов -- Биографии и мемуары

Биографии и Мемуары

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии